Теория зла

На лестничную площадку выходила дверь.

Тошнотворные миазмы просачивались оттуда, они проникали даже через платок, закрывавший нос и рот. Мила протянула руку, попробовать, насколько крепко заперта дверь, но та отворилась от легкого касания.

Мила посветила фонариком.

Кипы старых газет громоздились до потолка, почти трехметровой высоты. Они тесно примыкали одна к другой, образуя плотную, непроходимую стену; едва оставалось место, чтобы могла открыться дверь.

Мила проникла в этот закуток, недоумевая, как преодолеть преграду, но, посветив по сторонам, обнаружила проход.

И, не колеблясь, пошла.

Узкий коридор, в который едва мог протиснуться один человек, казался ущельем между двух стен, состоящих из разного хлама. Мила двинулась по этой тропе. Как укротитель, щелкая хлыстом, заставляет яростного зверя держаться на расстоянии, так и она размахивала фонариком, отгоняя тьму, угрожающую, готовую к нападению.

Чего только не было вокруг!

Пластиковые контейнеры, пустые бутылки, жестянки. Ржавые железяки. Одежда всяких фасонов и цветов. Швейная машинка двадцатых годов. Старинные книги в кожаных переплетах и современные в потрепанных цветных обложках. Головы кукол. Смятые пачки из-под сигарет. Шляпы. Чемоданы. Коробки. Старый стереомагнитофон. Запчасти для мотора. Чучело птицы.

Это походило на склад сумасшедшего старьевщика. Или на желудок огромного кита, за время долгих странствий по морям заглотившего много всякой всячины.

В беспорядке, однако, просматривался некий скрытый смысл.

Понять его Миле не удавалось, но он был налицо. Бросался в глаза, хотя с трудом поддавался объяснению. Во всем этом как будто наличествовал какой-то метод. Словно бы всякой вещи было назначено то самое место, где она должна лежать. Словно бы кто-то попытался, из каких-то неясных соображений, навести порядок на гигантской свалке, сортируя отбросы согласно тайной системе, в которой всякая вещь играет свою роль и имеет значение.

Определить то, что предстало перед ее глазами, было просто: диспозофобия. Обсессивно-компульсивное расстройство Дианы Мюллер.

Но на этот раз масштаб был куда грандиозней. Огромный склад, набитый битком, под завязку. Единственное обширное помещение, в котором выстроен лабиринт.

Двигаясь по узкому проходу, Мила то и дело наступала на какой-то хлам. Предметы, скатившиеся с груды, наводили на мысль о том, насколько шатко все, что ее окружает. Осознав это, Мила старалась ступать осторожнее.

Пройдя порядочное расстояние, увидела, что каньон раздваивается. Посветила фонариком в том и в другом направлении, прикидывая, куда свернуть. В конце концов выбрала правую сторону, решив, что этот путь ведет к центру лабиринта.

Казалось, здесь, как в архиве Лимба, остатки тысяч человеческих жизней спрессованы, собраны в кучу. Единственное доказательство того, что люди, которых больше нет, существовали в этом мире.

Армада теней, припомнила Мила. Куда я попала? Где мобильник Дианы Мюллер? Где сама девушка?

Внезапный шорох заставил ее остановиться. Крысы. Наверняка они здесь повсюду, и тараканы тоже. Посветив вниз, Мила утвердилась в своих подозрениях. Пол был усеян мелкими катышками экскрементов.

Мила чувствовала, что на нее уставилось множество глаз – может быть, тысячи. Наблюдают за ней из укрытий, следя за тем, что она станет делать, представляет ли угрозу или возможность попировать.

Чтобы отделаться от таких мыслей, Мила ускорила шаг и зацепила коленом выступающий край стены. Едва успела поднять голову и заметить, что груда хлама сдвинулась и лавина готова обрушиться на нее с высоты. Прикрылась как могла руками, и каскад предметов, твердых и мягких, с шелестом посыпался сверху. Фонарик выбило у нее из рук, и он, погребенный под кучей мусора, погас. Пистолет тоже упал, раздался выстрел, и грохот его, усиленный эхом в тесном пространстве, совершенно оглушил Милу. Она сжалась в комок и несколько долгих секунд дожидалась, пока лавина сойдет.

Наконец все завершилось. И Мила медленно, робко приоткрыла глаза.

В ушах сильно шумело – монотонно, назойливо, пронзительно. Было больно и страшно одновременно. Спина и плечи ныли, хотя кожаная куртка отчасти смягчила удар. Сердце бешено колотилось в груди. Нужно было глубоко вздохнуть: Мила, несмотря на смрад, сорвала платок с лица, и яростные толчки, буравившие грудь, унялись понемногу. Опыт прошлых лет, когда она то и дело наносила себе увечья, подсказывал, что кости целы.

Мила поднялась, разгребла накрывший ее хлам. Темнота воспользовалась случаем, чтобы напасть, – на лице ощущалось ее злобное дыхание. Поэтому прежде всего Мила принялась рыться в завалах, пытаясь отыскать фонарь.

Хуже, чем погибнуть под лавиной отбросов, могло быть только одно: заблудиться здесь в темноте и не найти выхода.

Наконец фонарик отыскался. Дрожащими руками Мила нажала кнопку, и, когда свет зажегся не сразу, в этот единственный миг чуть не остановилось сердце.