Теософические архивы (сборник)

Однако Толстой не проповедует никаких идей такого рода; не говорит этого и Позднышев, хотя критики понимают его неправильно от А до Я, как и мудрое утверждение о том, что «не то, что входит в уста, оскверняет человека; но то, что выходит из них», то есть, низкое человеческое сердце или воображение. И это не «монашество», но закон воздержания, которому учил Иисус (и оккультизм) в его эзотерическом значении, и которое не способно воспринять большинство христиан; его же проповедует и Толстой. Ничто не может быть более нравственным и более благоприятным для человеческого счастья и совершенствования, чем применение этого закона. Он предопределен самой природой. Животные следуют ему инстинктивно, так же поступают племена дикарей. С самого начала периода беременности и до последнего дня кормления своего ребенка, то есть, в течение от одиннадцати до двадцати месяцев, женщина у дикарей является священной для своего мужа; и лишь цивилизованные и полуцивилизованные народы нарушают этот благотворный закон. Таким образом, рассуждая о безнравственности брака в том виде, в котором он осуществляется сегодня, и о союзах, заключаемых из соображений коммерции, или, что еще хуже, о чисто чувственной, плотской любви, Позднышев формулирует идею, исполненную величайшей и священной истины, а именно, что для соблюдения нравственности в отношениях между мужчиной и женщиной в их повседневной жизни, они должны возвести целомудрие в ранг своего закона. Развиваясь в этом направлении, человек преодолевает себя. Когда он достигнет последней степени самоподчинения, мы будем иметь нравственный брак. Но если человек, как в нашем обществе, делает успехи только в физической любви, даже если он и окружает ее ложью и пустой формальностью брака, он не получит ничего, кроме дозволенного порока.

Хорошее доказательство того, что здесь проповедуется не «монашество» и не полное безбрачие, но только воздержание, мы обнаруживаем на странице 84, где спутник, с которым путешествует Позднышев, отмечает, что из теории последнего «выходит, что любить жену можно раз в два года». Или вот еще другая фраза:

«Слова Евангелия о том, что смотрящий на женщину с вожделением уже прелюбодействовал с нею, относятся не только к одним чужим женам, а именно – и главное – к своей жене».

У «монахов» нет жен, и они не женятся, если они хотят сохранить чистоту на физическом плане. Толстой, однако, очевидно предвидел такого рода британскую критику и ответил на обвинения по этому поводу, вложив в уста героя своей «грязной и отвратительной книги» («Scot's Observer») такие слова:

«Она будет больной душевно, истеричной, несчастной, какие они и есть, без возможности духовного развития. Переменится это только тогда, когда женщина будет считать высшим положением положение девственницы, а не так, как теперь, высшее состояние человека – стыдом, позором».

Толстой мог бы добавить: и когда моральная сдержанность и чистота провозглашается много большим злом, чем «система брака, содержащая в себе такие отвратительные моменты, которые он (Толстой) описывает». Разве добропорядочный критик из «Vanity Fair» или «Scot's Observer» никогда не встречал такую женщину, которая, являясь матерью многочисленного семейства, все же остается в течение всей своей жизни, в ментальном и нравственном отношении, чистой девой, или такую девственницу (вульгарно называемую «старой девой»), которая хотя физически и непорочна, тем не менее, превосходит в ментальной, неестественной развращенности самую низкую из падших женщин? Если он не встречал – мы встречали.