Теперь я стеллинг!

Скосив глаза на источник звука, я заметил светящегося Патера: тот говорил какую-то очередную муть… но эта муть на меня воздействовала!

Опознано статусное состояние «Восемь мечей связывания Тельпомеша». Внимание! Статусный эффект воздействует на вашу связь с покровителем, временно/постоянно блокируя её! Если вы не покинете область воздействия…

Вот тут уж я струхнул. И, даже не думая дважды, попытался сбежать. Разум ко мне пусть и не вернулся, но руководили моими действиями в тот момент инстинкты, в том числе и выживания… Но…

— Ты не сможешь даже пошевелить пальцем, стеллинг. Игра окончена.

Ар, наконец отдышавшись, поднял свою булаву, после чего гаркнул на рассредоточенную цепь мужчин с оружием. Те, слегка придя в себя, начали спешно окружать меня… А я…

«…лять!» — а я, наконец-то заметил, что в мою тень вонзились три полупрозрачных меча; и, как и говорил Рыцарь, пошевелиться я не мог… «Отпрыгался… мать…»

Глава седьмая, в которой заканчивается одна история, но начинается другая…

Итак, вот мы и подошли к окончанию моей истории. Ну, как сказать… моей истории в качестве Маховенко Ивана Петровича. Потому что… моё старое «Я», за которое я цеплялся всё прошлое повествование, испытало смерть, самую, что ни на есть, окончательную. И вот…

…и вот теперь я, под репчик местного Снуп Дога (о, хорошее погоняло для Патера), ощущал настоящее безвыходное положение. И, в общем-то, мне скорее сейчас было плохо, нежели боязно. Внутренности, словно сжатые когтистой лапой, нещадно болели, выворачиваясь наружу. Посему, сознание мягко отключилось, мече, кажется, на пятом. Система пыталась что-то говорить, однако я уже не реагировал ни на что…

— Эр Патер, довольно, — наконец произнёс Густаве, заметив, что их противник провалился в бессознательность. Когда Патер проигнорировал его, он покачал головой и грозно произнёс: — Не стоит переусердствовать, кардинал. Восемь мечей — опасная литания, забирающая больше, нежели предоставляющая…

Предводитель местной общины медленно затих, после чего сам же рухнул без всякого сознания, Анзан подхватил его, не дав тому упасть. Наступила тишина.

— Да… съездил подальше от опасных мест, называется… — фыркнул Густаве, весьма характерно взглянув на стеллинга, валявшегося неподалёку. Толпа, его окружавшая, всё ещё не решалась подойти, точно бы боясь, что всё происходящее ещё не закончилось… Оставалось только решить: брать это существо в плен или сразу оборвать его нить жизни? Потому как оно доказало свою опасность в неравном бою… «Но всё же — почему оно устояло перед великим экзорцизмом, а перед восемью мечами — нисколько? Неужели перед нами ещё один жрец древнего бога?»

Между тем фигура, следившая за происходящим от начала и до конца, наконец-то решилась пошевелиться:

— Дам-с… отец будет весьма заинтересован произошедшим… впрочем, я уверена, он всё ощутил издалека… да… — то леденящее душу чувство, до недавнего времени царившее на площади, уже почти исчезло. А значит… — А значит, надо выручать глупую Тринадцатую! — пробубнила фигура сама себе под нос, после чего, не особо даже разбегаясь, совершила быстрый и плавный прыжок на соседнюю крышу…

Покуда Ар размышлял о причинах и последствиях, а также — о своём решении, люди наконец-то начали приходить в себя; и чувства, их обуревавшие, были далеки от радости и счастья — ярость, ненависть растекалась по их жилам… Один из тех, кто стоял ближе всего к телу стеллинга, подошёл вплотную, после чего аккуратно, боязливо, ткнул сапогом; тот, естественно, никак не отреагировал. Густаве, никогда не бывший хорошим политиком или оратором, явственно ощутил: если он сейчас не примет решение, то обозлённый народ просто растерзает эту тварь. Что-то было странное с теми, кто пережил всё произошедшее: Рыцарь не был уверен… но точно бы в сердцах их поселилось нечто очень тёмное… и очень похожее на то, что являло свою суть на площади…

«Убить», — в общем, колебаться не стоит. Чем бы это ни было, оно слишком опасно, чтобы попытаться… «приручить» такую силу. Гаркнув на осмелевших стражников, он, одолжив у одного из них меч, не говоря ни слова, занёс для того, чтобы отрубить голову…

Вжих!

Вот тут, как говорится, и можно было сказать, что отпрыгался. А что ещё сказать? Я прежде всего отаку, и пусть совершил несколько «чудес» (ага, чьими руками только, спрашивается…), однако победить всё равно не смог. Знаете, хоть жизнь и вторая, хоть и прожил её короче и ярче, но блин! Всё равно слажал в самом конце… Сейчас уже вижу: да, мог бы действовать иначе, иным образом думать, говорить… Хотя, о чём вообще разговор? Я же грёбаный отаку, который не может жить иначе, да!