Теплая Птица

– Он вор.

– Сказано – стой, – отчеканил я, ленивым жестом сбивая наледь с серпика луны на рукаве. – Убери автомат и бери сейф. Вы все, помогите ему!

Стрелки поволокли сейф к заносимому снегом поезду. Чувствуя себя разбитым, я побрел следом.

Шрам остался лежать на дне ложбинки.

Над поездом клубился пар. Стрелки, переругиваясь и кряхтя, покидали натопленные вагоны.

– Ну и морозище, – проговорил Белка, стрелок-альбинос, которого командование навязало мне в адъютанты. Отбежав в сторону, он стал мочиться, выжигая в сугробе желтую пещеру.

– Белка, хрен не отморозь, – крикнули из толпы, тут же грохнувшей смехом.

– А ты че так за мой хрен беспокоишься, Джон? – Белка, лыбясь, натянул штаны.

– Довольно ржать, – морщась от гуда в висках, сказал я.– Белка, давай построение.

– Слушаюсь, конунг. Стро-о-йсь!

Луженая глотка. Лесное эхо многократно повторило приказ. Стрелки вытянулись в неровный ряд. Двадцать девять человек, двадцать девять комплектов хаки, двадцать девять АКМ, двадцать девять пар глаз, горящих предвкушением бойни. Нет, только двадцать восемь горящих пар глаз. Я остановился напротив Николая, глаза которого просто смотрели на меня, в них таилась тусклая мольба.

– Два шага вперед.

Николай повиновался.

– Конунг?

– Ты переводишься из продвагона в первый.

– Так точно, – голос Николая едва заметно дрогнул. Он вернулся в строй, в котором зашумело: «Кастрата – в первый».

Опасаясь, что шум увеличится, я кивнул Белке:

«Раздавай!».

Жестяная коробка заставила отряд на время позабыть обо всем. Драгоценные пакетики с белоснежным порошком замелькали в заскорузлых пальцах.

– Слава конунгу! – громыхнуло над лесом.

Я повернулся и побрел к локомотиву, обходя желтые ледники, выросшие за одну ночевку поезда. Слава конунгу. Чтобы бы вы орали, если б ночью Николай не нашел в Джунглях Шрама?

– Спасибо, конунг.

За моей спиной – дыхание сбивчивое. Тебе спасибо, Николай.

Я вскочил на ступеньку локомотива.

В кабине машиниста – запах концентрата, тварки, поджаренных при сушке валенок.

– Олегыч?

– Кого там? – заспанный, недовольный голос. Щелкнув, включился генератор, под потолком вспыхнула красная спираль лампочки.

Машинист лежал на кровати, втиснутой в узкую щель между двигателем и печкой. Увидев меня, он откинул в сторону рваную телогрейку, обнажив ноги с желтыми ступнями и грязными толстыми ногтями.

– Конунг? Чтой-то рано.

– Где там рано, Олегыч, – уже построение прошло.

Охнув, Олегыч сел, суетливо натянул валенки и бросился к печке. Погремев заслонкой, достал закопченный котелок.

– Олегыч, время!

– Минуту, конунг, – стуча ложкой, отозвался машинист, – на пустой желудок жизнь не мила. Счас, поем, тронемся.

Я сделал строгое лицо и покинул кабину.

Поезд протяжно взвыл. В форточку под самым потолком ворвался снежный вихрь.

Печка загудела, выплюнув на пол несколько угольков. Сгорбленная спина сидящего у печки человека пришла в движение, рука потянулась к щипцам.

Жарковато – я привык к прохладе, но одергивать Николая не хотелось. Пусть старается.

Я отхлебнул кипятка, надкусил сухарь.

Николай заскрежетал заслонкой.

– Протопил?

– Да, конунг.

– Не угорим?

– Обижаешь, конунг, – лицо Николая порозовело.

Чудно встретить в Джунглях человека, способного смутиться от пустяка.

– Присядь, – я кивнул на стоящее у стола полено.

– Конунг?

– Садись.

Николай неловко примостился за столом.

– Держи тварки, Николай.

Стрелок отшатнулся от протянутой руки.

– Слушай, – поморщился я. – Ты сам просил перевести тебя из продвагона, разве нет? Или желаешь обратно к Машеньке?

Николай взял тварку тонкой рукой.

– Спасибо, конунг.

Ну, то-то же.

Что сверкает в головах игроков, которых холод и ожидание терзают на Поляне сильнее стаи свирепых тварей, когда, завидев в снежном мареве набыченную голову локомотива, вдруг понимают, что это не спасительный Последний Поезд, а транспорт стрелков?

Скорее всего, ими просто завладевает страх. Страх за Теплую Птицу.

Ни голод, ни холод, ни ядовитая вода, ни твари не отняли у игроков любви к Теплой Птице; и страх за то, что отличает живую тварь от камня, заставляет их метаться по Поляне. Продираться через хищный кустарник в Джунгли – прочь! Вы-жить!

Олегыч, как и положено, начал сбрасывать скорость заблаговременно, так, чтобы поезд остановился как можно ближе к Поляне.

Командир зачгруппы Самир, крупный стрелок с клокастой бородой и блестящими злыми глазами, поприветствовал меня кивком головы.

Я закрыл за собой дверь, связывающую первый вагон с вагоном группы зачистки. Здесь удушливо воняло портянками (вон, развешены у печки); на стене – большая перепачканная фотография голой девки, в углу – бак для мочи.

Бойцы – Осама, Богдан, Сергей, Джон – нестройно протянули:

– Слава конунгу.

Никто не удивился моему приходу, совсем не обязательному. Зачгруппа – стрелки матерые, не нуждающиеся в напутствии конунга.

Самир сел на кровать и принялся зашнуровывать ботинок.

Сергей вертел в руках автомат, Джон подкреплялся тваркой. Богдан, белобрысый стрелок с оторванным ухом, сжимал и разжимал кулаки.

– Что, Ухо, не терпится диким глотки порвать? – обнажив черные зубы, спросил Осама.

– Не терпится, – хохотнул Богдан.