Собравшись вокруг Ю Койн с ножами наготове, стая людей принялась рассматривать то место на спине ползуна, где волокна его шерсти были аккуратно, полосами срезаны, оставляя оголенным участок не больше человеческого роста в поперечнике. Центр его украшал круглый шрам. Наклонившись, Лили-Йо приложила руку: на ощупь шрам показался ей очень твердым.
Ло Жинт приникла к нему ухом. Тишина.
Люди посмотрели друг на друга.
Никакого сигнала не было нужно, никакого сигнала не было дано.
Все вместе они опустились на колени и воткнули ножи вокруг шрама. Ползун зашевелился, и им всем пришлось упасть ничком. Неподалеку поднялся стебель с почкой на конце, она раскрылась, выплюнув семя, и то упало на далекую почву, прокатившись по спине ползуна. Иглоклык сожрал его, когда семя покатилось прочь от места падения. Люди же продолжали работать ножами.
Короста задвигалась, и люди, приподняв, легко ее оторвали. Темный, покрытый чем-то липким тоннель явился перед ними.
— Я пойду первым, — сказал Банд Аппа Бонди.
Он спустился в нору, и остальные последовали за ним. Круглый участок неба темнел над ними, пока последний из двенадцати не спустился, водворив крышку из твердой коросты на прежнее место. Раздался влажный чмокающий звук, когда та принялась заживлять рану, присасываясь к ее краям.
Люди съежились и надолго замерли там, где были, — во мраке едва заметно пульсировавшей пещеры. Они съежились с ножами в руках, сложив крылья, и человеческие их сердца тревожно бились в унисон.
Они оказались на вражеской территории — в нескольких смыслах сразу. В лучшие времена ползуны могли быть только случайными союзниками; они питались людьми с тем же удовольствием, с каким высасывали соки из всего остального. Но этот извилистый ход был делом лап черно желтого убийцы, летучего тигра. Одно из последних выживших насекомых, хитрый и изобретательный тигр инстинктивно сделал своей жертвой самое неуязвимое из всех живых существ.
Самка летучего тигра парит над ползуном, затем начинает выгрызать свой тоннель в его плоти. Зарываясь все глубже, она выбирает наконец место для камеры-ясель, выдалбливая ее прямо в живом ползуне, парализуя стены жалом, чтобы предотвратить их попытки заполнить, заживить пустоту. Там она откладывает яйца, прежде чем вновь выбраться наружу, из тьмы — к солнечному свету. И когда яйца раскрываются, личинки получают свежее пропитание, которого не может оказаться слишком мало.
Выждав какое-то время, Банд Аппа Бонди подал сигнал, и люди двинулись вперед, не без опаски спускаясь по тоннелю. Их движения направлялись слабым свечением. Спертый, насыщенный зеленью воздух проникал в легкие. Очень медленно, как можно тише, предельно осторожно спускались они — ибо впереди что-то шевелилось.
Внезапно оно подступило совсем близко.
— Смотрите! — выкрикнул Банд Аппа Бонди.
Из кромешной тьмы на людей набросилось нечто жуткое.
Прежде чем люди успели сообразить, где оказались, описавший дугу тоннель постепенно расширился, выведя их в камеру-ясли. Яйца летучего тигра уже успели лопнуть, и несметное количество личинок с широкими, в человеческую руку, челюстями обернулось к пришельцам, пощелкивая от ярости и страха.
В тот же миг, когда Банд Аппа Бонди рассек первую атаковавшую его личинку надвое, другая лишила его головы. Он рухнул, и его спутники встали над ним в полутьме. Продвигаясь вперед, они старались увернуться от щелкавших челюстей.
Если не считать их твердых как камень голов, личинки были мягкими и пухлыми. Одно движение меча — и они взрывались, заливая все кругом содержимым своих внутренностей. Они сражались, не умея сражаться. Люди яростно кололи их ножами, пригибались и кололи вновь. Никто из людей больше не погиб. Упершись спинами в стену, они рубили и резали, ломая челюсти, вспарывая тонкую кожу. Без устали они убивали, не испытывая ни ненависти, ни жалости, пока не оказались по колено в слякоти. Личинки хлопали своими пастями, корчились и умирали. Довольно хмыкнув, Харис зарубил последнюю из них.
И тогда одиннадцать человек устало отползли по тоннелю обратно, чтобы подождать, пока высохнет грязь в камере… И погрузиться затем в еще более долгое ожидание.
Ползун заерзал на своей постели из сельдерея. Слабые импульсы пробежали сквозь все его существо. Вещи, которые были исполнены. Вещи, исполнить которые еще предстояло. С первыми уже было покончено, вторые еще ждали конкретных действий. Выпустив кислород, ползун тяжко приподнялся.
Двигаясь поначалу очень медленно, он ухватился и повис на канате, чтобы затем взобраться ввысь, где в разреженном воздухе его ждала сеть. Прежде ползун всякий раз останавливался в этом вечернем небе, достигнув паутины. Но сейчас, кажется, ничто не мешало продолжить подъем. Воздух — ерунда, значение имеет лишь тепло; то самое тепло, что жжет до волдырей и жалит, согревает и ласкает, возрастая по мере подъема…