Теплица

Кетенхейве охватывает страх, ему становится стыдно. Стрелка детектора резко отходит влево. Из реки выходят дочери Рейна. Они одеты в небесно-голубую, возбуждающую похоть форму стюардесс и поют: «Вагалавайя, ты не отправишься в Америку, вагалавайя, ты останешься здесь».

Кетенхейве подавлен. Стендаль пытается его утешить: «Гватемала не более скучна, чем Чивитавеккия, где я был консулом. Не ездите в отпуск. Вас поразит удар».

Кетенхейве укоризненно смотрит на Чемберлена и говорит: «Но ведь Бек и Гальдер замышляли путч! Не забывайте, Бек и Гальдер хотели его придушить!»

Гитлер довольно хлопает себя по коленке и смеется уверенно, точно лунатик.

Чемберлен грустно смотрит на остатки рыбы, которые он убирает со стола, и шепчет: «Генерал, замышляющий путч, не может быть партнером Соединенного королевства; генерал, успешно завершивший путч, может явиться во дворец святого Джеймса».

Кетенхейве должен уходить. Пора. Вокруг него стоят четыре кельнера. Скоро они опять начнут обслуживать генералов. Видимо, это неизбежно. Жители Розендорфа, деревни роз, на противоположном берегу, пробуждаются от послеобеденного сна. На стол подают кофе. И к этому столу пригласят генералов. Они кажутся себе розовыми лепестками, плывущими в черном омуте. Чего-чего только не вылезет из глубины! Жабы, водоросли, умерщвленные недоноски. Может, какая-нибудь жаба вспрыгнет на лист розы, залезет на стол и скажет: «Беру на себя все хозяйство». Хорошо, если у генерала окажется при себе, сабля. Кельнеры кланяются, Кетенхейве всегда давал слишком щедрые чаевые, и хорошо, что он это делал, поэтому на сей раз администраторы смерти отпустили его с миром.

Черный правительственный автомобиль Фроста-Форестье ожидал Кетенхейве. Фрост-Форестье продолжал приучать Кетенхейве к удовольствиям, которые государство и жизнь предоставляют крупным чиновникам и посланникам. Садясь в машину, Кетенхейве увидел дом французского верховного комиссара, над крышей дома развевался трехцветный флаг. Le jour de gloire est arrive![13] Настал ли он уже, день славы? Или, быть может, он настает неоднократно? В течение ста пятидесяти лет один день славы за другим? Еще не так давно это было, но кажется, что с тех пор прошло очень много времени. Еще не так давно это было, когда трехцветный флаг развевался в Америке, а свободе поставили статую; qu'un sang impur abreuve nos sillons[14].

Вот уже полтора столетия нации кричат о нечистой крови и поят ею борозды. И всегда им не хватает этой нечистой крови, чтобы удовлетворить чудовищную в ней потребность: немецкой, русской, английской, французской, итальянской, испанской, американской крови, крови с Балкан и крови из Азии, негритянской крови, еврейской крови, фашистской крови, коммунистической крови; ужасающее море крови, приток ее не иссякал, так много всяких друзей человечества рыли кровавые каналы, так много желавших добра; энциклопедисты, романтики, гегельянцы, марксисты и всякие националисты. Деревья казались Кетенхейве красными, с красной листвой, земля — красной, небо — красным, а бог философов посмотрел на дело рук своих и увидел, что ничего хорошего не получилось. Тогда он призвал физиков, которые мыслили волнами и частицами, им удалось расщепить атом, и они отправились убивать в Хиросиму.

По дороге Кетенхейве попадались дети. Французские дети, немецкие дети, американские дети. Дети шли или играли раздельно, по национальностям. Разные группы детей не обменивались между собой ни словом. Кетенхейве ехал через американский поселок. Американский поселок на Рейне. Маленькая американская церковь была построена по образцу первых американских церквей, какие строили переселенцы на краю прерий, перестреляв или изгнав индейцев. В этой церкви молились богу, который любит удачливых. Американский бог не полюбил бы Кетенхейве. Он не был удачливым и никогда не завоевывал прерий.