Тепло камня

Он просто взорвался и обрушился на Шифа так, как ни на кого ещё, кажется, не обрушивался. Позже он даже не мог толком вспомнить, что успел наговорить во время этой вспышки. Кажется, что-то о том, что растения они жалеют и животных жалеют, и ветки не отломят, а Риш?! И другие — такие же, как он, — чистые, добрые, доверчивые — их что — не жалко?!

— Что вы с ними делаете?! — срываясь на крик, спрашивал он Шифа. — Какому ещё “испытанию” подвергаете?!! — Рэй замолчал внезапно, поймав взгляд шуа.

Он ещё не успел понять, что этот взгляд выражает, но отрезвление наступило мгновенно.

“Какое право я имею вмешиваться в их жизнь, критиковать обычаи, призывать к ответу? Никакого! Они приняли меня как дорогого гостя, окружили заботой, назвали своим другом — и вот, дождались благодарности. Явился, наконец, самый умный, который им разъяснит, как они должны жить, что им можно делать, а чего нельзя. Да-а… Красиво выступил, ничего не скажешь…”

Теперь гнев, владевший им, отступил, смытый волной стыда. Рэй начал извиняться, но Шиф оборвал его резким взмахом лапы. Старый шуа погладил его по плечу, и человек наконец понял, что было в его глазах. Грусть и сочувствие.

— Тебе не за что просить прощения, Рэй. Ты полюбил Риша и переживаешь за него. У тебя доброе сердце, и не твоя вина, что там, где ты родился и жил, слишком много зла. — Шиф печально вздохнул и тихо добавил, глядя в сторону:

— Когда я думаю о том, сколько жестокости ты видел — мне становится страшно.

— Почему ты так думаешь? — растерянно спросил Рэй, который был очень осторожен в своих рассказах о других мирах, стараясь не травмировать впечатлительных шуа, а о себе и вовсе почти ничего не рассказывал.

— Иначе тебе и в голову не пришло бы, что кто-то здесь может намеренно причинить Ришу зло. Разве не так? Ты предполагаешь худшее, потому что опыт подсказывает тебе это, — просто ответил Шиф.

— Наверное, так и есть. Но объясни мне, почему Риш становится грустнее с каждым днём, а главное — почему Тиша всё больше тревожится за него?

— Риша пугает неизвестность, и, разумеется, ему передаётся тревога родителей. Если бы они были спокойны, и он бы не волновался, — Шиф посмотрел под ноги и продолжил, не поднимая глаз:

— Я понимаю, о чём ты хочешь спросить. Да, они волнуются за него, хотя прекрасно знают, что его ожидает и, скажу больше, именно поэтому.

Рэй молча ждал продолжения, не зная, что и думать. Появившаяся было надежда на то, что всё не так уж страшно, снова рушилась. Шиф поднял глаза и продолжал, спокойно и прямо глядя в лицо человеку:

— Я был бы рад рассказать тебе всё, но не могу. Только… — Шиф на секунду задумался, как ему назвать Виша, — только Пунт и ему подобные могут принимать такие решения… Но вот что я, пожалуй, могу тебе сказать: всё дело заключается в том, что каждый шуа, достигший поры взросления, должен узнать кое-что. Мы не рассказываем об этом детям, но взрослые — они должны знать. Не можем же мы скрыть от них правду, хоть она и горька…

— Правду?

— Да. Это не чья-то выдумка. Они узнают о том, что случилось очень давно. Мы ведь не виноваты в этом, — почти оправдываясь, добавил шуа. — И наши предки не виноваты — не они это сделали.

— Сделали что?

— Прости, но этого я не могу тебе сказать. То, что произошло, очень… это настоящая трагедия, и она не осталась только в прошлом — опасность может ждать в будущем. Поэтому мы не можем, не должны забыть об этом и не можем скрыть от наших детей, — и, после тяжёлого вздоха:

— Этот день должен быть праздником для них, но становится днём печали…

— Значит, и девушки проходят через это?

— Да, конечно.

— Но что значит “испытание”? — вопросил Рэй тоном следователя, поймавшего, наконец подозреваемого на слове.

— Насчёт этого ты можешь не беспокоиться. Этого испытания никто из нас даже толком не замечает. Просто Ви… — Шиф осёкся и по-детски потёр лапой нос. (Уф, чуть было не проговорился, старая дырявая апута!)

Это слово, как и многие в языке шуа, было сложено из других — сокращённых. Рэй, преуспевший в изучении их языка и секретов словообразования, вполне способен понять, что оно значит. Ему это, конечно, ничего бы не сказало, но он может поделиться с кем-то ещё и, в конце концов, это может дойти до тех, кому достаточно одного намёка…

— Просто Пунт или его собратья наблюдают — как знать, может быть, кто-то из молодых способен стать одним из них.

— Значит, Пунт — он принимает во всём этом участие?

— Конечно. Это прямая обязанность… таких, как он. Не обязательно, конечно, именно Пунт, но и другие ничем не хуже его, — Шиф прикоснулся к руке человека. — Поверь, они сумеют поддержать Риша, помочь ему.

— Я верю тебе, по крайней мере, очень хочу верить.

Шиф медленно взмахнул лапой, видимо, одобряя откровенность собеседника, и после некоторого раздумья сказал: