Тепло камня

Рэй подумал, что было бы совсем несложно изменить форму поддонов так, чтобы шерсть не взметалась в воздух, и даже хотел сказать об этом кому-нибудь. Но это было рано утром, а когда солнце поднялось высоко, он понял, что такие изменения просто никому из них не нужны и не на шутку расстроили бы не только совершенно счастливых детей, но и исполненных напускного гнева взрослых.

Когда весёлая страда миновала, шерсть увязали в мешки — она должна была отправиться в другие поселения, чтобы потом частично вернуться в виде одеял и тёплых накидок.

Проверив, надёжно ли завязан последний мешок, Риш опустился рядом с ним на траву и, обхватив его податливые бока лапами, положил сверху голову. Думая, что сейчас его никто не видит, юноша вздохнул и закрыл глаза.

В этом положении его и застал Рэй. Сердце человека сжалось от печальной обречённости, которая, казалось, исходила от фигуры Риша.

— Что с тобой? — спросил Рэй, ласково прикасаясь к плечу шуа и садясь рядом.

— Ничего, — Риш едва заметно вздрогнул.

— Ты, конечно, не обязан ничего мне рассказывать, но я ведь вижу — с тобой что-то происходит. Что-то тревожит тебя или, может быть, огорчает, и с каждым днём всё сильнее.

Риш не стал возражать. Он молча посмотрел на свои лапы, потом перевёл тёмные глаза на человека.

— Я тревожусь, потому что для меня наступает время взросления… Всего через несколько дней я должен буду уйти, — медленно проговорил шуа с каким-то пугающим спокойствием.

“Спокойствием обречённого”, — подумал Рэй.

— Куда уйти, зачем?! — спросил он вслух.

— Я не могу сказать — куда. Это то место, где живёт Пунт, ну и другие… А зачем — об этом тоже нельзя говорить, но через это должен пройти каждый, достигший взросления… — Риш говорил всё с той же, несвойственной ему отстранённой интонацией, медленно подбирая слова и глядя куда-то в сторону.

Это было невыносимо, и Рэй схватил его за лапу:

— Что они собираются с тобой делать? Это страшно?! Больно?!

Удивление всплыло из глубины тёмных круглых глаз.

— Больно? — переспросил шуа. — Нет. Конечно, нет! — и он успокаивающе погладил человека по плечу. — Может быть, страшно. Может быть, грустно — не знаю. Наверное, поэтому я и беспокоюсь, что не очень-то понимаю, что меня ждёт. Я должен узнать что-то важное, о чём детям не рассказывают. Ну и ещё пройти испытание. В общем, ничего особенного. Ты за меня не переживай. Всё будет хорошо. Я уверен.

Эта уверенность не показалась Рэю особенно убедительной, но что он мог сделать? Помолчав немного, Риш добавил:

— Я хотел попросить тебя: пожалуйста, дождись моего возвращения. Не улетай без меня. Я буду знать, что ты меня ждёшь, и мне будет веселее. А когда вернусь — ты убедишься, что ничего страшного со мной не произошло и я всё тот же Риш.

— Конечно, я дождусь тебя, малыш. Можешь не сомневаться, — ответил Рэй, усилием воли сохраняя внешнее спокойствие.

Будет ли это “всё тот же Риш”? Честно говоря, он в этом сомневался. Но, во всяком случае в эту минуту, шуа отбросил свои тревоги и стал прежним — счастливая улыбка была ответом на обещание человека.

Риш встал, легко поднял огромный мешок и понёс его куда-то. Даже по походке было видно, что к нему вернулось хорошее настроение. Рэй какое-то время продолжал сидеть на том же месте, глядя в одну точку, потом рывком поднялся и пошёл, сам не зная куда.

========== Глава 32. Шиф ==========

Рэй не мог найти себе места. В голову лезли тяжёлые мысли. У разных народов встречаются сложные, а порой откровенно жестокие обряды, через которые должен пройти юноша, чтобы заслужить признание соплеменников и право считаться мужчиной. Неужели шуа — не исключение?!

Рэй не хотел в это верить, — где угодно, но только не здесь! Его разум лихорадочно искал другое объяснение происходящему — и не мог найти.

Допустим, причина волнения самого Риша в том, что он слишком мало знает о предстоящем. Но чего боится его мать? Тиша наверняка знает куда больше и, однако, явно беспокоится за сына.

Рэй стремительно шёл через заросли апуты, машинально следуя изгибам многочисленных тропинок и не выбирая никакого определённого направления. Руки его сжались в кулаки. Ещё один поворот — и перед ним предстала идиллическая картина.

Старый Шиф, которого можно было узнать издалека по его тёмно-шоколадному меху, стоял рядом с апутой и нежно поглаживал её глянцевые листья. При этом он говорил что-то ласковое — до человека долетали отдельные слова, обращённые к растению.

Ничего удивительного или необычного в этом не было. Для шуа разговаривать с растением было не менее естественно, чем друг с другом. Из тех же, что они выращивали или чьими плодами пользовались, и вовсе ни одно не должно было остаться без внимания. Рэй много раз видел подобное, и всегда это вызывало в нём какой-то неясный, но тёплый отклик. Однако сейчас мирная сцена стала последней каплей, прорвавшей тонкую оболочку внешнего спокойствия.