Тепло под сердцем (СИ)

Когда отец погружался в бумаги, Митрофан обычно убегал в общую комнату веселить агентов, давно уже прозвавших его сыскариком. Так и говорили, обнаруживая на столах натюрморты из разношенных тапок или вчерашних бутербродов – «опять наш сыскарик баловался», и гордились собственным домовым сыскного отдела. Яков при очередных удивленных возгласах виду не подавал, и догадывался о природе странных явлений лишь начальник отделения Лущилин.

Сегодня Митя появился в управлении только к полудню. Мальчишка передал отцу привет от бабушки Гели и рассказал, что именно она посоветовала.

Штольману информация эта была крайне нужна. На секунду потеряв осторожность, он отвернулся от входной двери и тихо спросил:

- С мамой все будет в порядке?

Митрофан поколебался.

- Баба Геля сказала, что-то с ней случится. А потом еще посмотрела, ну куда там бабушка смотрит, и добавила, чтобы я не волновался. Что вы справитесь.

- С чем?

Именно в этот момент Лущилин со стаканом чая в руке вошел в кабинет, в котором работал следователь по особо важным делам.

…

Кашлянув, Иван Дмитриевич спросил:

- Яков Платонович, ваша жена ведь может вызывать духов и беседовать с ними?

Штольман кивнул. Это в столице, а тем более в управлении полиции секретом не было.

- А у нас в отделении их… – Лущилин замялся, не желая выглядеть идиотом, – … их нет?

- Я не имею способностей моей жены, Иван Дмитриевич.

Но начальник отделения не зря считался отличным сыщиком. Он давно знал Штольмана и его умение отвечать на неприятные вопросы.

- Господин Штольман. У нас в отделении водятся духи?

- Никак нет! – гаркнул Митрофан на ухо пожилого полицейского.

Потерев щеку, Яков решился. Утаивать что-то от коллеги он мог, но не в данном случае, слишком уж уважал Лущилина.

- Я могу попросить вас, Иван Дмитриевич, о полной конфиденциальности? – спросил он, указывая Мите на открытую дверь.

Дверь сама собой закрылась, а руководитель сыскарей был поставлен перед фактом, что вместе со Штольманом на службу ходит бесплотный, неуловимый, неугомонный агент шести с половиной лет, обладающий смешливым характером и умеющий перемещать предметы.

- А… – оторопел Лущилин. – На недавнем совещании у городского главы, вы еще оттуда раньше уехали, это он желтые цветочки товарищу министра транспорта подсунул? И тот на Клейгельса начихал?

- Пап, это амброзия была! Она красивая! Я не знал, что у того дядьки аллегрия! – попытался оправдаться Митрофан под удивленным взглядом отца.

- Аллергия, – вздохнул Штольман.

- Да, Иван Дмитриевич. Мой нахаленок. Будет призван к порядку.

Лущилин грозно обвел взглядом кабинет.

- Где этот юноша сейчас?

Подаренная Анной фигурка городового вытянулась перед глазами начальства, паря при этом в воздухе.

- Молодой человек! Будете хулиганить у меня в отделении, вызову экзорциста!

- Ой-ой-ой!

Крохотный городовой ткнулся носом в щеку Лущилина, будто целуя. В стакан, который держал пожилой полицейский, плюхнулся кусок сахара, а серебряная ложечка его размешала.

Иван Дмитриевич припомнил своих внучат и понял, что криками ничего не добьется. Глотнув сладчайшего чаю, он с трудом сдержал улыбку.

- Ну что же, Яков Платонович, – серьезно обратился он к немного смущенному следователю, – с трепетом жду новых чудес.

…

Лущилин вышел. Яков попытался вернуться к бумагам, но вдруг ощутил, как резко пересохло в горле. Он поднял голову. Сердце застучало с перебоями, ладони похолодели.

«Аня. Что-то случилось».

- Митя, быстро к маме. Лишь на секунду, посмотришь, что там и сразу обратно. Не высовывайся, – приказал он сыну.

Штольман успел лишь подойти к окну и рвануть оконную раму, чтобы хоть чем-то занять руки, как в кабинет вернулся непохожий на себя Митрофан.

- Папа, скорей! Мама упала дома! Пожалуйста, скорей!!!

…

На торопливом, переполненном каретами Невском Митя вдруг исчез, появился и ткнул пальцем во встречный экипаж.

- Разворачивайся! – велел Яков кучеру.

У здания управления, как назло, свободных полицейских пролеток не оказалось, поэтому пришлось воспользоваться городской. Но степенный кучер не собирался нарушать устав и попадать властям на карандаш, поэтому Штольман перескочил на козлы, вырвал вожжи, резко потянул их влево, перестраивая легкую коляску, а затем сунул ошарашенному вознице рубль и притер коляску к закрытой карете. Со стороны Гостиного Двора раздался свист городового. Яков перепрыгнул в экипаж, открыл на ходу дверь и побледнел при виде жены, лежавшей на руках Петра Ивановича.

- Что случилось?

- Яшенька… – слабо прошептала Анна, отнимая полотенце от низа живота. Ткань была окрашена красным.

…

Штольман знал, в каком корпусе Мариинской больницы лежат роженицы, а Петр Иванович не стеснялся раздавать персоналу купюры, поэтому не прошло и пяти минут, как Анну поместили в палату и к ней вошел доктор, представившийся Гридневым. Пока длился осмотр, Яков стоял перед окном и молился. Молитва его была короткой.

«Только бы Анна и малыш были здоровы. Я отдам за них все».

Невысокий пожилой Гриднев вышел из палаты. Петр Иванович встал с неудобного стула, Яков резко повернулся.

- Что с моей женой, доктор?