Тепло родного очага

— Я с удовольствием воспользуюсь вашим советом, — сказал я и глянул в окно.

Там за окном дети стояли в каком-то напряженном ожидании. Они смотрели на окна кабинета, смотрели внимательно и строго.

— А что это за учреждение? — спросил я, испытывая глубокое чувство смущения и даже какой-то вины.

Женщина, которая тоже почему-то пребывала в состоянии напряжения, облегченно, однако невесело вздохнула. Она вздохнула и улыбнулась.

— Вы зашли к нам случайно? — спросила она.

— Я услышал детские голоса и пошел на них. И увидел эту ограду и детей за нею. Меня поразили эти дети. Они такие серьезные и в то же время какие-то растерянные, будто из них что-то вынуто. Будто это какая-то колония для младенцев, которые расплачиваются за какие-то странные преступления, нет, лучше сказать, проступки, не то свои, не то чужие.

Женщина вздохнула и молча стала смотреть в окно. Там, за окном, бежал тот же маленький белый пароходик. Он бежал теперь в обратном направлении, наискось пересекая озеро. Он был совсем игрушечным, этот пароходик. И со стороны казалось, что настоящее место этого пароходика здесь, во дворе этого странного заведения.

— Вы знаете, дети эти действительно расплачиваются за проступки, нет, лучше сказать, за преступления, совершенные их родителями. Не все, конечно, — сказала женщина и еще раз вздохнула.

Видно было, что разговор этот для нее не то что неприятен, но тягостен.

— Значит, вы к нам зашли случайно? — поджала женщина губы. — А я думала, вы по делу. Мы ждем тут одних супругов, они хотят взять себе девочку. У нас Дом ребенка.

— А что это такое — Дом ребенка? — спросил я растерянно. — Это детский дом?

— И да и нет. Вернее, не совсем. — Женщина подняла со стола двухцветный красно-синий карандаш и поставила его вертикально. — У нас дети, которые не имеют родителей. То есть в основном это те, от которых отказались их матери.

— Разве такие матери есть? — удивился я.

— Да, бывают. Встречаются еще на свете.

— Как же это происходит? — Я весь отяжелел на стуле. — Приходит к вам женщина и говорят: заберите моего ребенка, он мне не нужен?

— Нет. Не совсем так.

— А как же? Куда смотрит отец? Что он говорит? Почему он не возражает? И как он мог жениться на женщине, которая способна отказаться от своего ребенка?

Вопросов было слишком много, и женщина перевела дыхание, но смотрела на меня как на человека крайне наивного.

— Ну, начнем с того, что это матери, у которых, как правило, нет мужей, — пояснила она. — В основном это молодые женщины, которые прижили ребенка вне брака, а некоторые в общем-то и не могут сказать, кто именно отец ребенку.

Я весь как-то съежился, и стало мне казаться, что сам я делаюсь маленьким и беззащитным существом.

— И они не хотят воспитывать своих детей?

— Да, — строго сказала женщина.

— Отказываются, и все?

— Да. Отказываются, и все. Прямо в родильном доме. Чтобы никто о них ничего не знал, чтобы не было позора.

— А отказаться от ребенка — не позор? — сказал я беспомощно.

— Выходит, нет, — пожала женщина плечами. — Мы обязаны сохранять все в тайне.

— Я бы, наоборот, разглашал такие чудовищные поступки, нет — преступления, на весь свет.

— Я бы тоже разглашала, — согласилась со мной женщина, — но тут есть один этический момент.

— Какой?

— А вот какой, — сказала женщина, покусывая губы, и положила карандаш на стол красным концом к себе, а синим ко мне. — Почему должна нести позор одна только женщина? Ведь есть и соучастник. А мы о нем ничего не знаем. Он остается в стороне.

— А вы директор здесь? — спросил я.

— Да, я заведующая.

— И у вас есть дети?

— Конечно, есть.

— И муж хороший?

— Нормальный муж. Обыкновенная семья.

Дети стояли на улице и внимательно смотрели на наши окна. Но некоторые уже играли.

— Мы ждем как раз сегодня одну семью, бездетные они. У нас многие берут детей, усыновляют, удочеряют, — пояснила заведующая. — Вот вчера приходила женщина. Из Киева она. Должен муж приехать. Она выбрала одну очаровательную девочку. Ее мать умерла во время родов. А родных у нее не было. А юноша, который был ее отцом, бросил беременную задолго до родов. Он был намного ее моложе и два года просто так жил с ней. Она его, говорят, очень любила. А когда она забеременела, юноша собрал вещи и уехал. Она же искать его не стала… Очень милая девочка. Иногда смотрю на нее, и кажется, сама бы ее взяла. — Заведующая задумалась и поставила карандаш в нагрудный карман своего темного вязаного платья. — А так, вы знаете, дети разные, контингент родителей, конечно, не гвардия. Сами понимаете, до праведников им было далековато.

— Весьма далековато, — согласился я.