Тепло твоих губ

— Как же, писатель, — не унималась Валентина Петровна. — Читала я его сочинения. Одних ошибок миллион. Да и книг он не читает. Написал, что Печорин с Грушницким помирились на дуэли… Да даже последний двоечник знает, чем эта дуэль закончилась! Фильм же был, если читать не хочет, хоть бы телевизор смотрел.

— Все он читал, и все он знает. Даже про то, что Лермонтов Печорина с самого себя списал. Вот Роман и поправил Михаила Юрьевича — не мог, дескать, лермонтовский двойник человека убить. И ты лучше бы обратила внимание не на ошибки, Валюша, а на то, с какими подробностями и деталями он место дуэли описывает. А линия поведения дуэлянтов? Ведь этого у Лермонтова и в помине нет! Многое, конечно, наивно местами, но свежо и интересно, черт возьми. Способный мальчишка! И характер есть. Наш, может, и талантливее его, но слабоват, на своем настоять не может, а у этого вон какая сила воли. Ты бы на кладбище в полночь пошла?

— Я что, не в своем уме? — Одна только эта мысль заставила Валентину Петровну поежиться. Инцидент, таким образом, был исчерпан, а Роман вскоре переключился с эпистолярного жанра на мрачную фантастику, накатав залпом сразу три кладбищенские новеллы…

* * *

…Самолет мягко (ласково — как подумалось Олегу) коснулся родной земли, постепенно сбавляя скорость, помчался по взлетной полосе. Шереметьево встретило Олега разноязыким говором, неторопливой, степенной суетой.

В тот же день он поездом уехал в областной город и наутро с дорожной сумкой через плечо — со всем своим багажом — выходил на пристань знакомого речного вокзальчика. Сердце его учащенно забилось, а глаза невольно увлажнились…

Он тут же направился к дощатому строеньицу с узким, точно бойница, окошком. Написанное от руки расписание висело, как всегда, прямо над кассой. Установив, что до прихода его «лайнера» остается еще целый час, Олег уселся на щербатую садовую скамейку и закурил, с любопытством озирая окрестности…

Когда-то этот живописный приволжский город стал для него родным домом. Закончив районное училище, он поступил в областной интернат для музыкально одаренных детей, но поселился не в общежитии, а у родственников отца — местного уроженца. Первое время, конечно, скучал по родному Бабушкину, но потом в город приехал Роман, и все опять вошло в обычную колею. Романа перетащил сюда тренер областной спортшколы, заметивший одаренного подростка на одной из областных спартакиад. Роман увлеченно занимался легкой атлетикой, учился в вечерней школе, а жил в общежитии спортшколы. Теперь все время его было занято тренировками, поездками на сборы. Короткие же часы досуга он делил с Олегом и многочисленными подружками.

Ему было только четырнадцать, а девчонки уже липли к нему как мухи. Каждый раз Роман пытался знакомить с ними и Олега, но тот под каким-нибудь предлогом отказывался, говоря:

— Рома, посуди сам, о чем я с ними буду разговаривать?

— Чудак, — смеялся Ромка. — Да разве с такими разговаривают?

— А что тогда? — наивно вопрошал Олег.

— Трахаются, дурак.

Но Олег только краснел и отнекивался. Намазанные, грубоватые красотки областного масштаба не возбуждали в нем даже простейшего животного чувства. Тем более что опыт такого рода он уже приобрел во время летних каникул, которые проводил, естественно, в родном поселке…

К тому времени его детской любви, Таньке-лягушонку, исполнилось четырнадцать. Короткая модная стрижка вместо косичек, ярко-белые, вытравленные перекисью волосы, торчащие в разные стороны, короткая джинсовая юбка, открывающая стройные, уже девичьи, а не девчоночьи, ноги — так выглядела та, которой было суждено стать предшественницей сначала Марины, а потом Элеоноры.

Отношения их развивались в лучших традициях поселкового романа. Сначала Олег и Татьяна стали частенько захаживать в «Волжские зори». Если день выдавался солнечный и собирались на пляж, Олег заходил к Таньке домой и та, нисколько не стесняясь, скидывала с себя халатик и начинала преспокойно при нем переодеваться. Натягивала трусики-бикини, лифчик — узенькую полосочку какого-то прозрачного материала. Как-то Олег спросил девочку, откуда у нее такой модный купальник. Танька расхохоталась и сказала, что получила его от одного отдыхающего в свой день рождения. Олегу почему-то стало неприятно, и он больше к проблеме Танькиного «прикида» не возвращался.

Особенно нравилось Таньке шокировать Олега в домотдыховском кинозале. Стоило только вырубиться верхнему свету, как она тут же, наклонясь всем телом в его сторону и приговаривая «ой, не видно», начинала наваливаться на него своей крепкой, уже хорошо развитой грудью. Ощущение близости, доступности девичьего тела кружило голову юноше. И та, чувствуя это, вдруг как бы случайно опускала ладонь на его колено и принималась поглаживать его ляжку, иногда поднимаясь до самого паха…