Теплое сердце зимой

— Что, если он прочитал мои мысли. Ты не представляешь, сколько раз я сидел у его постели и думал про себя… что это за жизнь для него? Как он живет? Я не мог понять, как он с этим справляется. Они отрезали части его тела, чтобы сохранить Лукасу жизнь. Он не мог ходить. Он не мог ничего делать руками. Он был там, в палате, один. — Его как будто слепой взгляд переместился. — Что, если он прочитал мои мысли? И узнал…

— Это не твоя вина, — сказал Блэй, чувствуя, как сдавливает горло. — Ты не несешь за это ответственность.

— Нет, несу. Это я сказал им отрезать его ногу. Я… возможно, я мог бы сделать больше, помочь больше. — Куин уткнулся лицом в ладони. — Я думал, что у нас с ним больше времени. Он же был стабилен с медицинской точки зрения, и я думал, что будет еще время поговорить. Время помочь. Черт, как же больно.

Блэй не знал, что сказать. Поэтому он просто протянул руку и притянул к себе своего парня. Когда Куин обнял его и застыл, он воспринял это как хороший знак. По крайней мере, связь между ними сохранялась.

Блэй чувствовал, что им это понадобится.

***

Следующее, что Куин осознал — что он был в фойе особняка. Он не помнил, как вернулся в это огромное претенциозное пространство, но был уверен, что не дематериализовался — потому что: 1) здесь слишком много стали; и 2) он не смог бы сконцентрироваться в достаточной степени, чтобы распасться на молекулы.

Сейчас он не был уверен, что сможет достаточно хорошо сосредоточиться даже для того, чтобы поссать.

В оцепенении, он оглянулся по сторонам и узнал малахитовые колонны, лестницу, которая величественно поднималась на второй этаж, бра, высокий потолок с воинами и конями. Под ногами? Мозаичное изображение цветущей яблони, такое же, как и всегда.

Если бы Лукаса перевели сюда, если бы ему дали нормальную спальню для гостей с красивыми вещами и мраморную ванную комнату… если бы с ним обращались как с членом семьи, а не с немощным инвалидом… имело бы это значение? Продержался бы он еще немного?

— Почему я не спросил его, как он себя чувствует? — Куин повернулся к своему мужчине. — Я должен был его спросить.

— Ты делал это много раз. Я часто был рядом в такие моменты.

— Такое чувство, что этого было недостаточно.

Каждый раз при моргании, он видел тело своего брата. Каждый раз, когда он дышал, боль в груди усиливалась. С каждым ударом сердца он словно бумерангом возвращался в прошлое, а затем снова в настоящее. В голове витали образы, лавиной хлынули воспоминания о том, как они вместе, с братом и Соланж росли в родительском доме, о непрекращающейся критике, строгой дисциплине… а в случае с Куином — о постоянном порицании. А потом были более свежие воспоминания: как он сидит у постели Лукаса, и они вдвоем говорят обо всем и ни о чем.

Почему он упустил эти возможности? У них было два, может быть, три серьезных разговора, в ходе которых они обсудили, что чувствовал Лукас по поводу своих травм и того, что с ним случилось. Но большая часть их взаимодействий оставалась на поверхности. На безопасной поверхности.

Потому что Куин всегда думал, что у него будет больше времени. Конечно, не бесконечное количество ночей и дней — они не были бессмертными — но он не давил, старался уважать все возможные границы, давал пространство и искал светлые стороны… потому что предполагал, что у них было будущее, в котором можно обсудить остальные важные вещи.

Когда придет время.

Что бы это ни значило.

И вот он здесь.

Здесь, на душераздирающей стороне великой пропасти, которая разверзлась между ними, пропасти, которую создал Лукас, когда вышел в бурю.

Разлука, скорее всего, вечная, если чушь о самоубийцах была правдой, когда дело касалось Забвения.

Если бы только Куин знал, что парень был так близок к необратимому решению. Если бы у него была подсказка, он мог бы уговорить Лукаса остаться в стране живых. Он напомнил бы тому, что есть люди, которые его любят, племянница и племянник, которым нужен дядя, и…

Краем глаза Куин заметил, что кто-то стоит прямо посреди бильярдной, высокая фигура, которая сначала была нечеткой.

Как ни странно, словно щелчком в памяти всплыло воспоминанием о Первой Трапезе накануне вечером… о том, как Лэсситер смотрит на него через стол, непонятное выражение на лице ангела, его странного цвета взгляд был таким серьезным.

Как будто он знал наперед.

Внезапно эмоции Куина словно превратились в клинок, на острие которого было все, что он сделал бы, если бы знал, если бы получил предупреждение, если бы оказался в учебном центре в нужное время, если бы стоял у комнаты Лукаса и как физический барьер помешал бы брату сделать вывод, что его жизнь больше не стоит того, чтобы жить…

…что он может лишь выйти в метель и умереть.

Звук, который вырвался из горла Куина, был похож на рёв животного, и затем его тело рвануло в атаку без какой-либо сознательной мысли.