Теплые штаны для вашей мами

Насчет особых таких белоснежных пуристов русской словесности… Бывает, мне на выступлениях приходят записки: «Ну, что ж вы прям как Губерман! А еще женщина…»

Тут хорошо вовремя про Бунина ввернуть, Ивана Алексеевича, великого стилиста, который был собирателем и грамотным «пользователем» ненормативной, как жеманно сейчас выражаются, лексики. Однажды в Париже он на такси куда-то опаздывал и, сидя позади шофера, в ярости страшно матерился. Шофер, из русских офицеров, слушал-слушал, наконец оборачивается и говорит: «Ну, вот что, господин хороший! Я пять лет на флоте прослужил, но такого мне слышать еще не приходилось!» На что Бунин воскликнул: «А вы как полагали, милостивый государь! Я – почетный член Русской академии изящной словесности!»

– Тут вот что интересно: этот слой языка существует и существовал издревле…

– Совершенно точно. Им не брезговали великие писатели, художники, актеры… (Талантливые люди, с чутким слухом, обычно пользуются этой особой краской в разговоре умело, к месту, артистично и остроумно.) Однако существовала всегда и цензура. Как официальная, государственная, так и внутренняя цензура авторов. Поэт XVIII, XIX века мог сочинить стихотворение, поэму с вкраплением матерных слов – для себя, для круга друзей. Такие произведения ходили в списках. Их знали, читали, их цитировали… То есть этот слой языка в культуре, в литературе присутствовал всегда, но в подполье; из подполья в России он вышел в конце прошлого века, с падением советской империи.

Но и в советское время в устной, обыденной речи эта часть языка использовалась вполне. Причем не только «простыми работягами», отнюдь.

Вспоминаю рассказ моего друга, архитектора.

В институт градостроительства в восьмидесятые годы руководство КГБ попыталось внедрить своего человека. Явился в отдел кадров такой стерильный молодчик со стертым лицом, в сером костюме. Написал заявление: «Прошу принять меня на должность архЕтектора». Словом, ясно было – из какой организации явился паренек.

Директор института градостроительства – доктор наук, профессор, лауреат Государственной премии, автор монографий и проч. и проч. – да и, кроме того, крепкий отличный мужик, – прочел это заявление и написал поперек листка резолюцию: «Послать этого архЕтектора в пЕзду!»

Ну, разве не единственно верная реакция подлинно интеллигентного и, главное, внутренне свободного человека?

– В одном из своих эссе Вы очень смешно писали о некоторых ивритских словах, по звучанию напоминающих русский мат, а по смыслу вполне невинных, даже официальных и весьма в быту употребимых. А что сейчас, когда Вы уже давно живете в Израиле и свободно говорите на иврите, эти слова – они спокойно проговариваются или все же с некоторой запинкой?

– Знаете, в любом языке можно наткнуться на подобные казусы. В Голландии я вполне спокойно говорила по утрам горничной в отеле: «Хуй морген!»

Ну что ты будешь делать…

Иврит в этом смысле язык замечательный – очень, если можно так выразиться, русский.

Я помню, о каком эссе вы говорите. Я описывала там недоразумение, связанное со словом «дахуй» – «отсроченный, отложенный». Отсроченный чек – понятие в Израиле обыденное, каждодневное.