Теплый год ледникового периода

И герой рассказа то раздражается их поведением, то завидует, то презирает. Но в конце концов, далеко не праведник, всё же радуется тому, что он человек, что у него всё так сложно, и не понять, где что: горе, счастье, добро, зло, отдых, работа… Нет правил и заложенной в голову программы.

Как и у Дениса Гуцко, рассказы у Кочергина неброские, но они не забываются вскоре после прочтения. Есть в них то, что должно быть в настоящей прозе – какой-то не дающий покоя нерв, возвращающие к себе вопросы…

«Русский прикид» («Новый мир», 2012, № 1) Олега Зоберна, несколько лет назад считавшегося самым, пожалуй, многообещающим молодым рассказчиком, сложно признать рассказом. По существу, он продолжает цикл довольно странных текстов, которые стали выходить из-под зоберновского пера после издания книги «Тихий Иерихон». «Русский прикид», как и предыдущие вещи, это то ли маленькое эссе, то ли зарисовка, то ли какая-то шутка…

Впрочем, что бы это ни было, текст заслуживает внимания. В нём показан (а вернее – создан) тип молодого человека, добровольно не вписывающегося в понятия и условия современной Москвы. Даже точнее так – он на некоторое время выписывается из этих условий. По вечерам одевается как гопник: спортивные штаны, лакированные туфли, ветровка «Adidas», и идёт в парк заниматься физкультурой… Это нам становится понятно в первых же строках.

Дальнейшие полторы страницы (текст действительно крошечный) – обоснование такого поведения.

Герой начитан, циничен и то ли умён, то ли безумен. Шагая в парк и пугая редких прохожих, качаясь на турнике, он размышляет: «В конце концов, позволить себе одеться бездумно или вообще «никак» – роскошь в муниципальном мире. И в природе этой роскоши заключено то, что мы напрасно утаиваем от самих себя – чувство родства с третьестепенными приметами времени, кроме которых, по сути, нет больше ничего, ведь явления первой величины доживают последние промозглые деньки в лживых обещаниях и риторических фигурах.

Весь двадцатый век наиболее психически здоровые люди старались на одной невозмутимой интонации говорить и про покрой одежды, и про стать загорелого торса, и про абортивный материал, и закоулки для развития в себе такого чудесного отчуждения современник может отыскать в любом районе Москвы. Достаточно развить наблюдательность. Главное, чтобы поблизости не горела помойка, не велись дорожные работы и не шумела пьяная компания».

Можно счесть поведение героя глупым протестом, посмеяться, хотя нельзя не принять, что в этом прикиде да после физических упражнений он чувствует прилив сил, ощущает себя мужчиной. А это, пусть не в литературе, так в реальной жизни, – самое важное.

К сожалению, и Кочергин, и Зоберн в последние годы очень редко публикуются (а значит, видимо, мало пишут, так как и тот и другой востребованы, по крайней мере, в толстых журналах). А обоим, как мне кажется, есть что сказать. Кочергин большую часть времени живёт в настоящей (каких мало осталось по России) деревне на краю Рязанской области, Зоберн ведёт скрытную жизнь в Москве, наверняка следя за развитием или же деградацией персонажей своих прежних рассказов. Думаю, их художественные наблюдения-летописи обогатили бы нашу литературу. Сейчас же мы имеем дело лишь с фрагментами этих летописей.

Ещё один автор, обретший известность несколько лет назад, – Дмитрий Данилов.

Сначала известность его ограничивалась узким, но благодарным кругом читателей. О его книгах «Чёрный и зелёный» и «Дом десять» восторженно спорили в литературных кафешках, давали друг другу почитать редкие экземпляры (тиражи были мизерные). Та проза Данилова действительно заслуживала чтения и восторга – он нашёл в окраинных районах Москвы особую поэтичность, каждую никчёмную мелочь украшал и делал произведением искусства. К тому же читать Данилова было легко и приятно – не так часто в нынешней литературе встречаются писатели, способные подбирать слова так, чтобы взгляд не спотыкался, не буксовал, не отпрыгивал в ужасе или негодовании.

Но всё равно те книги были для узкого круга. Широкий круг вряд ли бы понял, зачем ему (кругу) это читать. Не развлечёшься, не приколешься, а удовольствие от самого процесса чтения хорошей литературы теперь способен получить далеко не каждый…