Теранезия

Когда Мадхузре пришла в себя от шока — оказаться посреди моря, и нет ни Ма, ни Па, ни парома, полного чужих людей, и ни малейшего представления, куда они направляются — то сразу окунулась в восторг новых ощущений. Выражение удовольствия на ее лице напомнило Прабиру, что он чувствовал, погрузившись в свои удивительно нереальные мечты. Прабира подташнивало, но, пристыженный ее смелостью, он стоически терпел. Мадхузре посасывала фруктовый сок из своих бутылочек, съела целую пачку печенья и использовала ночной горшок без тени недовольства. К Прабира совершенно не было аппетита, но воды он пил много и ходил за борт под возмущенный смех Мадхузре.

Когда стемнело, ветер усилился и волны стали больше. Мадхузре вырвало, когда он одевал ее в теплую одежду и с этого момента ее настроение только ухудшалось. Его раны болели и чесались, хотелось вытащить из себя весь металл, невзирая на последствия. Когда Мадхузре забылась беспокойным сном, Прабир испытал острую потребность обнять ее. Он поднял Мадхузре и завернул в теплое одеяло, но оказалось, что он не может держать ее и одновременно управлять лодкой, не причиняя неудобств им обоим, так что пришлось бережно положить ее обратно. Он смотрел на нее некоторое время, почти мечтая, чтобы она проснулась и разделила его одиночество. Но ей надо было поспать — и несколько часов одиночества были небольшой ценой за спасение от долгих лет изгнания.

Темнота вокруг была непроницаемой, нетронутой даже ослепительным сиянием звездного купола, но Прабир не чувствовал, чтобы какая-то опасность скрывалась во мраке. Вероятность встречи с пиратским судном или судном, участвующим в боевых действиях казалась незначительной. Днем он видел несколько небольших акул, но насколько он мог судить, они просто проплывали мимо, не собираясь их преследовать. И хотя он знал, что им может встретиться волна, способная опрокинуть лодку, сейчас не было смысла беспокоиться об этом.

Это была всего лишь темная вода, простирающаяся до горизонта — и, насколько он знал, столь же глубокая — заставляющая зябнуть в ледяном дыхании своей пустоты. Не было ничего узнаваемого, ничего, что сохранилось бы в памяти. Однообразный вид и монотонное пыхтение мотора никогда не смогли бы нагнать на него сонливость — все его тело отрицало саму возможность сна. Но даже бодрствование казалось здесь пустым и ненужным, лишая всего, что придавало ему смысл.

Он глянул вниз на Мадхузре и понадеялся, что ей снятся сны. Странные, замысловатые сны.