Терапия

— То есть, мы снова приходим к тому, что Фредерику нужно ограничить свободу, а я должна стать не терапевтом, а охранником передвижной тюрьмы? — спрашивает Крошка Ло. — Вы по-прежнему настаиваете на том, что ему нельзя радоваться?

И кого-то в зале срывает. Орут: «Ну и нельзя!», «Пусть утрётся!», «Нечего его ублажать!» — и лица у них просто дикие. Фред съёживается на стуле, обхватив голову руками.

— Между прочим, — ледяной голос Крошки Ло перекрывает вопли, — вы говорите о человеке, который никому и никогда не причинил никакого зла. Вы это не забыли?

— Он думает о детях всякие мерзости! — выкрикивает матрона с побагровевшим лицом. — Да я бы за одно это убивала!

— А что если я прочту ваши мысли и вслух скажу, о чём вы думаете? — насмешливо спрашивает Крошка Ло. — Разу уж вы решили, что нужно наказывать за мыслепреступления. Если хотите, могу вывести на экран образы из ваших сексуальных фантазий. Кто первый? Вы, госпожа?

Дама срывается с места, почтеннейшая публика вскакивает, роняя стулья, журналисты несутся к выходу, будто их разгоняют полисмены со слезоточивым газом — а Крошка Ло звонко хохочет им вслед:

— Куда же вы? Это же шутка! Я не умею читать мысли, никто не умеет!

Но наши интервьюеры, красные, как варёные раки, толпятся в дверях, им стыдно смотреть друг на друга. Крошка Ло обнимает Фреда и гладит его по голове, он цепляется за неё, как за соломинку.

— Сильно, — качает головой Мама-Джейн. — Не в бровь, а в глаз. Мы обзавелись целым букетом врагов.

— Я ошиблась? — печально спрашивает Крошка Ло. — Я хотела им показать, что дурные мысли бывают у всех — как же можно нападать на кого-то только за то, что он откровеннее других?

— Они не поймут тебя, — глухо говорит Фред, уткнувшись в её живот лицом. — В конце концов, меня всё-таки арестуют. Выхода нет.

— Не падай духом, дядя Фред, — говорит Крошка Ло. — Мы не дадим им тебя обижать.

Фред поднимает голову, улыбается — и разражается рыданиями.

* * *

Это интервью имеет, как говорится, широкий общественный резонанс. Нас тягают по ток-шоу и круглым столам, Фред даже привык — психует поменьше. У Крошки Ло берут отдельное интервью — и это уже прецедент: её перестают воспринимать как неразумную деточку и как говорящую сексуальную куклу… не все, конечно, но многие. После того, как из нас месяц тянули жилы и мотали нервы — за Фредом, скрепя сердце, законодательно признают право на мех-секретаря, который выглядит, как маленькая девочка.

За это время он успевает продать бизнес; теперь он штатный сотрудник «Пигмалион-М», тестировщик. И его деньги большей частью вложены в наш проект — так ему кажется безопаснее.

Потому что он просто видеть не может то, что малюют на стёклах его ухоженных и красивых супермаркетов. Закон законом, но слишком многие люди остались при своём мнении. В нашей крепости ему безопаснее.

Мы боялись, что кто-нибудь опознает в Крошке Ло ту девочку, которая лет пятнадцать назад снималась в рекламе и стала прототипом для внешности машины, но никто не опознал: Фред и Крошка Ло очень здорово изменили исходник. Хоть в этом-то нам повезло.

Но не успели мы вздохнуть после всей этой нервотрёпки, как к нам потянулись всякие и всяческие бедолаги. Люди, которые весь этот нестерпимый скандал восприняли как рекламу в чистом виде.

Потому что теперь по закону было можно иметь мех-секретаря любой наружности. Любой вообще. И никому нет дела.

Педофилов мы, в какой-то степени, ждали. Во всяком случае, Мама-Джейн не исключала, что они появятся, когда поймут, что нашёлся некий выход из их положения. Но педофилов в этом шествии фриков оказалось не так уж много — и среди них было довольно мало в половину настолько же здравомыслящих, как Фред. Впрочем, у большинства этих несчастных придурков был такой же больной и загнанный вид, как у Фреда — и Мама-Джейн списалась со своими друзьями-психиатрами, чтобы они её хоть немного разгрузили и приняли часть наших пациентов.

Этим нужна была другая терапия — чтобы разобрались в себе.

Но кроме этих — у нас толпа других.

Нас навещает забавнейший тип — русский гей, который не гей, а ему просто нравятся мехи, изображающие мужчин. И он хочет мех-секретаря, только чтоб у Галатеи была наружность чуть больше робота и чуть меньше — человека. Чтоб никто ничего не подумал. Потому что он же не гей, он технофил, ему ужасно нравятся разумные машины — и он сам оплатит таможенные пошлины и всё это оформит. И в продолжение разговора этот бедолага смотрит на Ланса Рыжего горящими и жадными глазами: вот, вот, именно такую машину он и хочет, только что-нибудь такое сделайте, не знаю — снимите псевдодерму с одной руки, как у Терминатора, или пусть будет заметно, что линзы глаз прикрывают камеры… А в остальном — всё пусть так и будет, потому что просто замечательная машина.

Человек ведь не может считаться геем, если ему до дури нравятся разумные машины, изображающие мужчин, а? Это ведь всё равно, что влюбиться в мотоцикл, правда?