Терапия (ЛП)

— Александр, мэм, — неуверенно отвечаю я. Этими двумя словами я подтверждаю, что фамилия моей семьи не находится в списке членов загородного клуба. Мои глаза нервно перебегают от нее к земле, и я просто хочу сбежать от этого ужасного момента. Она опускает взгляд на мою футболку, а затем возвращает обратно ко мне. Неловкая пауза, прежде чем она утверждает, что делает ситуацию еще более неловкой.

— Твои родители знают, что ты так одеваешься, мисс Александр? — спрашивает она, изгибая бровь и поджимая свои блестящие губы, которые, вероятно, такие же фальшивые, как ее кожа без морщин.

Она раздражает меня. Факт того, что она спрашивает про моих родителей, делает меня чертовски злой. А она не знает, что я очень осведомлена о том, как она не поддерживала связь со своей собственной дочерью. На ее лице было презрение, как будто я была большим насекомым, которое ей нужно раздавить. Прежде чем я успеваю ответить ей, Джейс спасает меня от того, чтобы сказать что-то совершенно неуважительное и крайне глупое.

— Мам, кому какое дело до футболки? Она крутая. Если бы они были в другом цвете, не розовом, как «Пепто Бисмол», я бы тоже носил такую. Даже если меня делают возбужденным не музыка, а сиськи и другие вещи.

Я поворачиваю голову в его направлении, а затем снова к его маме, разинув рот.

Он, правда, только что сказал «сиськи» своей маме? Да, я думаю, он сказал.

— Джейс Коллинз! Ты должен следить за своим языком, юноша. Совершенно неуместно так говорить, особенно перед юной девушкой.

— Прости, мам, — говорит он. Затем смотрит на меня. — Прости, Джесс, — он подергивает бровями в мою сторону, но его мама не видит этого. Я стараюсь сдержать свой смех. Я и так уже сделала достаточно, чтобы выставить себя дурочкой.

— Ты рано вернулась, мам. Что случилось? — спрашивает он, вращая во рту зубочистку. После Джейса я никогда не смогу смотреть на зубочистки как прежде.

Может, на Хэллоуин мне стоит быть зубочисткой, чтобы намекнуть ему, что я бы хотела, чтобы он тоже перекатывал меня в своем рту.

Я выкидываю мысли о зубочистках, когда его мама начинает разглагольствовать о благотворительном ужине, который они должны посетить сегодня вечером.

— Ты идешь, Джейс. Не пытайся отделаться от него. Брант встретят нас там в семь часов, так что убедись, что ты готов, и надень свой красивый костюм и галстук, — на этих словах она поворачивается на своих дорогих каблуках и уходит в дом.

Брант. Они собираются на событие с семьей Брант, а это значит, что Джейс, мой Джейс, проведет вечер со своей бывшей девушкой, этой ледяной сукой — Элизабет Брант. Я немедленно напрягаюсь, а мой желудок сжимается от злости и ревности. От всего этого внезапно я чувствую, что меня тошнит. Я отворачиваюсь, подхожу к причудливой скамейке во дворе и хватаю свою сумку. Закидываю ее на плечо и иду к своей машине.

— Эй, подожди минуту. Куда, черт возьми, ты собираешься, Джесс? — говорит он, подбегая ко мне.

— Домой, — бормочу я.

Я не смотрю на него, потому что он может увидеть, что я вот-вот заплачу, или что я полна ревности. Я могу взорваться. Знаю, что происходит, и должна убраться отсюда. Я не чувствовала это на протяжении месяцев, и сейчас должна уйти, прежде чем он увидит настоящую меня.

Все, что я хочу делать — плакать, кричать... резать себя. Потому что не имеет значение, как прекрасны были эти два месяца, теперь я ясно вижу, что никогда не буду соответствовать его миру. Презрение в глазах его мамы было безошибочным. Он говорит, что только хочет, чтобы мама гордилась им. Ну, она никогда не будет гордиться им, если он будет общаться с кем-то как я. Он бросит меня, как все остальные, и это будет так больно, как я еще никогда не чувствовала.

Он хватает мою руку и разворачивает лицом к себе. На его лице смущенный взгляд, и он пытается поймать мой для ответа.

— Почему? Мы еще не закончили нашу игру, — возражает он, выглядя немного удрученно.

— Ты должен куда-то идти, Джейс. Я просто убираюсь с твоего пути, так что ты можешь пойти и одеться для благотворительного вечера, — я пытаюсь не показать сарказм и печаль в своем голосе, но не уверена, что у меня получается.

— Джесс, только четыре тридцать. У меня есть достаточно времени, чтобы подготовиться. Ты не должна уезжать.

Я поднимаю взгляд на него и молюсь, чтобы не появились слезы, и пытаюсь улыбнуться.

— Я знаю, но у меня много домашней работы, так что я должна ехать домой и начать ее делать.

ЛГУНЬЯ.

Я такая лгунья.

Я понимаю, что вместо того, чтобы полностью разрушить свои стены и впустить туда Джейса, я строю превосходные новые стены, больше подходящие к его симпатиям и антипатиям. Он может думать, что на протяжении последних двух месяцев видел настоящую меня, но он видел только проблески. Я лгала ему, лгала себе, и теперь этот блестящий новый фасад рушится слой за слоем. Даже я не знаю, что останется, когда все это уйдет.

Он хмурится, и я вижу, как он внимательно обдумывает то, что я сказала. Он не купился на мою историю.

— Джесс, у нас с тобой все занятия вместе, кроме одного, и я не знаю ничего о куче домашних заданий.