Терапия [СИ]

Тихий мужской голос вплелся в повествование, и, опустившись рядом, один из них положил руку в грубой перчатке ей на запястье:

— Скоро ты дождешься доли, лучшей доли, жизни новой.

Ты от счастья плакать будешь и смеяться от веселья…[2]

Они возвратились ближе к вечеру — усталые, мрачные, но истерик больше не закатывали. Части маяка так и остались лежать на плато — поломанная опора ремонту не поддалась. Хорошо хоть мы — да, я снова включился в работу и, по мере сил, пытался советовать — решили закатать оборудование в брезент, подальше от вездесущей пыли, и заложить валунами — мало ли какие зверюшки водятся на Терре? Тащить все это обратно оказалось уставшим людям не по силам, а электронный метеоролог бурь не обещал.

Выслушав приветственную речь и похвалу за отлично выполненное задание со стишками, первопроходцы устало поплелись в душ, а я, растрогавшись, ввел в программу ужина дополнительные порции печенья. Даже для Каспера.

По поводу провала первой части поручения я не переживал. Процесс терапии включал три крупных задания — установку маяка, исследование флоры и фауны и геологическую разведку. На выполнение каждого отводилось по три дня, со сроками мы вполне успевали, так что следующую ночь я занимался сканированием эфира, анализом отчетов других терапевтических групп, а также словарем жаргонизмов. Некоторые выражения из дневного лексикона Потерянных меня заинтересовали, и, проштудировав словарь, я невольно восхитился изобретательностью человеческого разума.

Следующие два дня дело медленно шло на лад. Обязательные беседы я решил строить вокруг поэзии и упивался собственной удачей, глядя, как розовеет от возбуждения Эммино лицо. Она, наверное, часами могла говорить о поэтах Второго Возрождения, о классицизме Старого времени, об эпосе. Мужчины вежливо слушали, а Йоник, краснея, даже зачитал сонет собственного сочинения.

На следующий день поэтическую идиллию разрушил Андрюс, ворчливо заявив, что предпочитает болтологии хорошую трансляцию спартакиады. Так нашлась еще одна тема для разговоров.

Предложенные кубики команда возмущенно отвергла, однако пластилином не на шутку заинтересовался Густас. Отобрав у остальных пациентов коробки, он уселся в углу и принялся ваять. Я был готов наказать воспитанника за жадность, однако, жаловаться никто не стал, и я решил оставить все как есть.

К третьему дню они вполне освоились с выходами на планету, мне даже показалось, что их медленные движения приобрели особую плавность и грацию. Поначалу различать пациентов на расстоянии было трудно — схожие светлые комбинезоны, примерно одинаковый рост, из них из всех только Йонас выделялся долговязостью. И тут я очень кстати вспомнил шкафчики в детском саду и всю следующую ночь гонял хозяйственный манипулятор, воплощая в жизнь гениальную идею. На складе оборудования нашлись разноцветные фликеры, из которых мы и вырезали забавные фигурки. Зеленая елочка получилась кривоватой, рыжая морковка больше напоминала треугольник, но я все равно предвкушал радость подопечных и чувствовал, что работаю не зря. И пусть даже возмущенный Андрюс попытался отодрать от рукава золотую бабочку, василек пришелся Эмме по душе. Во всяком случае, она улыбнулась и поблагодарила. Густас по привычке что-то пробасил в свисающие к подбородку усы, Йоник нервно захихикал, а Каспер и вовсе красную белочку проигнорировал. Их можно было понять — впереди ждал последний день установки маяка. И они справились! И даже улыбались за ужином, звонко чокаясь бокалами с земляничной шипучкой.

Второй этап программы заставил меня изрядно поволноваться. И дело даже не в том, какие опасности могли подстерегать моих подопечных на Терре — в конце концов, родственники пациентов устроили бы бучу, вздумай координаторы бросать Потерянных куда-нибудь в жерло действующих вулканов. Меня стал настораживать Андрюс. Может, всему виной фликер? Еще накануне оживленный и разговорчивый, мужчина внезапно замкнулся в себе, то и дело нервно пощипывал отрастающую бородку, а на сеансе групповой терапии вскочил из кресла и стал раздраженно мерить шагами комнату.