Гл. 1. Страх как предпосылка первородного греха и как то, что разъясняет первородный грех вспять, в направлении его истока.
Гл. II. Страх как то, что разъясняет первородный грех вперед, в прогрессии.
Гл. III. Страх как следствие того греха, который является отсутствием сознания греха.
Гл. N. Страх греха, или Страх как следствие греха в единичном индивидууме.
Гл. V. Страх как спасающая сила веры.
Я никогда не считал себя религиозным человеком. Думаю, в Бога я верю. То есть я хочу сказать, что верю — есть Нечто (скорее чем Некто) за пределами нашего понимания, что объясняет или могло бы объяснить, если б мы могли задать ему вопрос, зачем мы здесь и зачем все это нужно. И я, пожалуй, верю, — после смерти мы воскреснем, чтобы узнать ответы на эти вопросы. Сама мысль, что мы никогда этого не узнаем, что наше сознание потухнет после смерти, как выключенная электрическая лампочка, — нестерпима. Не слишком-то серьезное основание для веры, согласен, но какое есть. Задумываясь об этической стороне жизни, я принимаю заповеди Иисуса — не бросать первым камня, подставлять вторую щеку и так далее, но я бы не назвал себя христианином. Когда я был мальчишкой, мама с папой посылали меня в воскресную школу — не спрашивайте зачем, сами они в церковь никогда не ходили, кроме как на свадьбы и похороны. Поначалу мне там нравилось, у нас была очень красивая учительница, мисс Уиллоу, с желтыми кудряшками, голубыми глазами и очаровательными ямочками, появлявшимися на щеках, когда она улыбалась. С ее помощью мы разыгрывали сюжеты из Библии… наверное, это было мое самое первое знакомство с театром. Но потом она ушла, и вместо нее нам дали сурового вида даму средних лет — миссис Тернер, у которой из большой родинки на подбородке росли волосы и которая говорила нам, что наши души запятнаны грехом и должны быть отмыты Кровью Агнца. Мне стали сниться кошмары, что миссис Тернер окунает меня в ванну, полную крови, и после этого родители больше уже не заставляли меня ходить в воскресную школу.
Гораздо позднее, подростком, я ходил в Католический молодежный клуб, потому что Морин Каванаг была католичкой и состояла в нем; иногда воскресными вечерами меня заманивали или затаскивали на службы, которые состояли из чтения вслух молитв в помещении прихода, а иногда в соседнюю церковь на так называемое Благословение, занятное действо: нескончаемые гимны на латыни, клубы ладана, и священнику алтаря, с предметом, похожим на золотой футбольный кубок. Во время этих посещений я всегда испытывал неловкость и растерянность, не зная, что и когда мне делать: сесть, встать или опуститься на колени. Я никогда не испытывал искушения стать католиком, хотя Морин время от времени бросала смутные намеки. В ее религии тоже слишком много говорилось о грехе. Большая часть того, что я хотел делать с Морин (и она хотела делать со мной), называлась у них грехом.
Поэтому все эти слова о грехе в оглавлении «Понятия страха» обескуражили меня, а сама книга лишь подтвердила мои опасения. Она оказалась смертельно скучной и очень трудной для понимания. Например, автор определяет страх как «
Я бы сказал, что научиться постигать страх — это опыт, который должен пережить каждый человек, если он не хочет погибнуть либо от незнания страха, либо потонув в нем. Таким образом, тот, кто должным образом научился находиться в страхе, познал самую важную вещь на свете.
Но что значит «научиться находиться в страхе» и чем это отличается от того, чтобы потонуть в нем? Вот это я бы хотел узнать.
Сегодня три спазма в колене, один, когда вел машину, два, когда сидел за письменным столом.