Тереза

Не менее убедительно он говорил еще о многом. Но на его слова госпожа Тереза всегда находила что ответить. Она утверждала, что все люди равны в своих правах; что каждый должен занимать свое место по заслугам, а не по рождению; что только мудрые законы, равные для всех, должны устанавливать справедливые различия между гражданами, одобряя поступки одних и осуждая поступки других; что постыдно и гнусно отдавать почести и власть недостойным; что власть и честь унижены, когда представители власти негодяи, а в сердцах человеческих истребляется чувство справедливости, когда всем ясно, что справедливости не существует, раз все зависит от случая — лишь от того, дворянского ли ты происхождения; что те, кто стремился установить такой порядок, должны превращать людей в глупцов — ведь существа мыслящие не перенесли бы его, а такое оглупление противно заповедям господним; что надобно всеми средствами бороться против тех, кто во имя своей выгоды стремится к таким порядкам, даже пойти на них войной. Правда, война — средство самое ужасное, но вся вина за нее падает на голову тех, кто, стремясь навеки утвердить на земле несправедливость, подстрекает к войне.

Выслушивая такие ответы, дядя всякий раз становился очень серьезным. Если ему нужно было ехать в горы, он садился на лошадь в глубокой задумчивости и, вероятно, целый день отыскивал основательные доводы, чтобы переубедить госпожу Терезу. По вечерам он возвращался в более веселом настроении, думая, что нашел совершенно неопровержимые доказательства своей правоты, но скоро разочаровывался, потому что простая женщина хотя и не ссылалась на древних греков да на египтян, зато понимала суть вещей и с помощью здравого смысла разрушала его доказательства, взятые из истории.

Несмотря на это, дядя не сердился; наоборот, он в восторге восклицал:

— Ну какая же вы умница, госпожа Тереза! Логики не изучали, а на все найдете ответ! Хотел бы я видеть, с какой миной редактор «Цайтблатта» спорил бы с вами. Я уверен, вы бы его сбили с толку, невзирая на его великую ученость и правоту, потому что правота на нашей стороне, я только не умею защищаться.

И оба смеялись, а госпожа Тереза говорила:

— Вы превосходно защищаете мир, я с вами согласна, только постараемся сперва избавиться от тех, кто хочет войны. А чтобы от них избавиться, надо воевать лучше, чем они. Нам с вами нетрудно прийти к согласию, потому что у нас обоих нет никаких корыстных целей и мы оба хотим справедливости, но других нужно переубедить с помощью оружия, ибо они прислушиваются только к его голосу и понимают только такие доводы.

Дядя не возражал, и вот что меня удивляло: у него даже был довольный вид, хотя доказательства его были опровергнуты.

Но еще большее удовольствие, чем при обсуждении великих политических вопросов, испытывал дядя тогда, когда, вернувшись из поездок, видел, как я занимаюсь с госпожой Терезой французским языком. Она сидела, обняв меня за плечи, а я, стоя, склонялся над книгой. Дядя тихонько входил, чтобы не мешать нам, молча садился у очага, вытянув ноги, и с каким-то умилением слушал, не стаскивая сапог и не снимая куртки из боязни отвлечь меня. А когда урок был окончен, он восклицал:

— В добрый час, Фрицель! Ты проявляешь склонность к этому прекрасному языку, а госпожа Тереза так хорошо объясняет! Тебе повезло — какой у тебя учитель! Ты только потом это оценишь.

Он целовал меня, совсем растроганный. То, что госпожа Тереза так заботилась обо мне, было для него дороже всего. И я должен сказать, что уроки моей чудесной учительницы никогда не надоедали мне. Стоило ей заметить, что мое внимание утомлено, и она сейчас же начинала что-нибудь рассказывать, и, слушая короткие занимательные истории, я сразу оживал; особенно был интересен «Республиканский календарь», полный трогательных благородных рассказов, описаний героических поступков, прекрасных нравоучений, память о которых никогда не изгладится из моей души.

Так пролетали дни за днями. Кротолов и Коффель приходили по вечерам, как обычно. Госпожа Тереза совсем поправилась, и все, казалось, так и будет идти до скончания века. Но одно чрезвычайное обстоятельство нарушило нашу мирную жизнь и заставило дядю Якоба решиться на отважное предприятие.

Глава четырнадцатая

ОДНАЖДЫ утром, сидя перед печкой, дядя сосредоточенно изучал «Республиканский календарь», госпожа Тереза шила, сидя у окошка, а я поджидал благоприятной минуты, чтобы улизнуть вместе со Сципионом.

Наш сосед Шпик колол у себя дрова; больше ничто не нарушало тишину.

Чтение, очевидно, очень заинтересовало дядю. Время от времени он смотрел на нас и говорил:

— У республиканцев много хорошего… у них широкое понимание людей… их принципы возвеличивают душу… Поистине это прекрасно. Естественно, что молодое поколение принимает их доктрины, ибо все молодые существа, здоровые телом и душой, любят доблесть. Только люди, одряхлевшие прежде времени из-за эгоизма и дурных страстей, могут придерживаться противоположных взглядов. Какая жалость, что превосходные идеи республиканцев поддерживаются насилием!