Тереза

Шли солдаты с мешками за спиной, с ружьями на плече, а позади них шагали офицеры. Вдали перебирались через мост повозки. Батальон приближался. Солдаты свистели, раз говаривали, как это бывает во время перехода. Вот один останавливается, чтобы раскурить трубку, другой поправляет мешок за спиной; слышатся возгласы, взрывы смеха. Таковы французы: на марше их солдаты не обходятся без шуток, без веселых разговоров — так они поддерживают бодрое настроение духа.

Я искал глазами дядю Якоба и госпожу Терезу. И наконец нашел их в обозе. Дядя ехал верхом на Призыве. Я с трудом узнал дядю Якоба: на нем была высокая республиканская шапка, мундир с красными отворотами и большая сабля в железных ножнах. Все это невероятно изменило его, и он казался гораздо выше. Но я все-таки узнал его, как и госпожу Терезу. Она ехала на тележке, покрытой парусиной, в той же шляпе и той же косынке. На щеках у нее играл румянец, глаза блестели. Дядя ехал рядом с ней, и они о чем-то разговаривали.

Узнал я и маленького Жана, хотя видел его только один раз. Широкая портупея красовалась у него на груди, за портупею засунуты были барабанные палочки, на рукавах были нашивки. Он шагал, и сабля била его по ногам. Узнал я и командира, и сержанта Лафлеша, и того капитана, которого водил к нам на чердак, и всех остальных воинов. Да, я узнал почти всех, и мне показалось, будто я попал в большую семью! Я очень обрадовался, увидев знамя, обернутое клеенкой.

Я пробирался в толпе людей. Ганс Аден и Франц Сепель уже нашли своих товарищей, а я все шел и в тридцати шагах от тележки готов был уже позвать: «Дядя, дядя!» Но тут госпожа Тереза, случайно наклонившись, радостно воскликнула:

— А вот и Сципион!

В тот же миг Сципион, которого я оставил дома, весь в грязи, запыхавшийся, вскочил в тележку.

— Сципион! — крикнул и маленький Жан.

И наш верный пес, коснувшись два-три раза густыми усами щек госпожи Терезы, соскочил на землю и стал приплясывать около маленького Жана, лая и взвизгивая вне себя от радости.

Все солдаты стали наперебой кричать:

— Сципион, Сципион!

Дядя увидел меня и, сидя на коне, протянул мне руку. Я схватился за его ногу, он поднял меня и поцеловал. Я почувствовал, что он плачет, — это было так трогательно! Потом он передал меня госпоже Терезе — она помогла мне перебраться в тележку, повторяя:

— Здравствуй же, Фрицель!

Она сияла от счастья и со слезами на глазах целовала меня.

И почти тотчас же явились Кротолов с Коффелем. Они пожимали руку дяде. Вслед за ними появились и другие жители селения. Они смешались с солдатами, которые позволили им торжественно нести походные мешки и ружья. Встречным женщинам солдаты кричали:

— Эй, бабуся, сюда!.. Эй, красавица, сюда!

Все братались — это было истинное единение людей, но всех счастливей были мы с Жаном.

— Обними же маленького Жана! — крикнул мне дядя.

— Обними Фрицеля! — сказала брату госпожа Тереза.

И мы с ним обнялись, в восхищении глядя друг на друга.

— Он мне нравится, какой славный! — воскликнул маленький Жан.

— И ты тоже мне нравишься, — сказал я и был горд тем, что мог ответить ему по-французски.

Мы шагали, взявшись за руки, а дядя и госпожа Тереза обменивались улыбками.

Командир тоже протянул мне руку, говоря:

— Эй, доктор Вагнер, вот и ваш защитник! Здоров ли, храбрец?

— Да, командир.

— Ну, в добрый час!

Так вот мы и добрались до первых домов селения. Тут все остановились, чтобы навести порядок; маленький Жан прицепил свой барабан к бедру, а командир приказал:

— Шагом марш, вперед!

Забили барабаны.

Мы все пошли вниз по главной улице, шагая в ногу, радуясь, что так парадно входим в селение. Старики и старухи, не выходившие из дому, стояли у окон и смотрели на дядю Якоба, который степенно ехал позади командира, между своими двумя помощниками. Папаша Шмитт стоял у дверей старой хижины — издали виднелась его высокая сгорбленная фигура. Он приосанился и смотрел на нас блестящими глазами.

На Родниковой площади командир крикнул:

— Стой!

Все разошлись кто куда, поставив ружья в ко́зла. Каждый житель хотел принять у себя солдата, каждый хотел отпраздновать победу неделимой республики. Но эти весельчаки французы предпочитали те семьи, где были красивые женщины.

Командир пошел с нами. Старая Лизбета уже стояла в дверях, воздев руки к нему, и кричала:

— Ах, госпожа Тереза!.. Ах, господин доктор!

Вновь раздались радостные крики, вновь начались объятия. И вот мы вошли в дом. Начался пир горой: ветчину, колбасы, жаркое запивали белым вином и старым бургундским. Тут были Коффель, Кротолов, командир, дядя, госпожа Тереза, маленький Жан и я. Представьте сами, какие были яства, какие аппетиты, какое веселье!