Тереза Ракен. Жерминаль

— Ах, разрази тебя гром! Скоро ли конец?.. — задыхаясь, ворчал Этьен, чувствуя, что у него болят все кости.

Мучение кончилось. Пробрались вперед еще на километр: ход расширился и привел в превосходно сохранившуюся выработку — в откаточный штрек, высеченный прямо в твердой породе и похожий на естественную пещеру. Этьену пришлось остановиться: он увидел вдалеке, что Жанлен преспокойно укрепил свечу двумя камнями и располагается с удобствами, явно чувствуя облегчение, словно человек, вернувшийся к себе домой, Этьену сразу бросилось в глаза, как много мальчишка потрудился, чтобы обратить этот глухой подземный тупик в удобное жилище. В углу на земле лежала куча сена, служившая мягкой постелью, на столе, сделанном из старых досок, нашло себе место всякое добро: хлеб, яблоки, початые бутылки можжевеловой водки. Настоящая разбойничья пещера, в которую он неделями таскал свою воровскую добычу, даже и бесполезные вещи, например, мыло и ваксу для сапог, украденные просто ради удовольствия красть; юный грабитель эгоистически, в полном одиночестве, наслаждался здесь своими сокровищами.

— Эй ты, малый! Смеешься, что ли, над людьми, — крикнул Этьен, передохнув немного. — Лазаешь сюда и пируешь, а мы там, наверху, с голоду подыхаем.

Жанлен оторопел, затрясся от страха, но, узнав Этьена, быстро успокоился.

— Хочешь со мной пообедать, а? — спросил он. — Кусочек вяленой трески?.. Погляди-ка!

Жанлен так и не выпустил из рук добычу и теперь принялся аккуратно счищать ножом с трески мушиные следы; щегольской нож с костяным черенком похож был на маленький кинжал, — обычно рукоятки таких ножей бывают украшены каким-нибудь девизом; на этом написано было одно слово: «Любовь».

— Красивый нож! — заметил Этьен.

— Лидия подарила, — ответил Жанлен, позабыв добавить, что Лидия, по его приказанию, украла этот нож в Монсу у разносчика, расположившегося со своим лотком у пивной «Сорвиголова».

И, очищая треску, добавил с гордостью:

— А хорошо у меня тут, правда? Куда теплее, чем наверху, и пахнет лучше.

Этьен сел на корточки около Жанлена. Ему было любопытно побеседовать с ним. Теперь он не чувствовал гнева против Жанлена, его даже интересовал мерзавец мальчишка, такой смелый и изобретательный в своих гнусных проделках. И в самом деле, в этой глухой норе было хорошо: не очень жарко температура во всякое время года была ровная, тепло, как в бане, хотя на дворе стояла суровая декабрьская стужа, от которой у бедняков руки покрывались кровоточащими трещинами. С течением времени старые выработки очистились от вредных газов, весь гремучий газ вышел, и теперь тут чувствовался только запах гнилого дерева, запах брожения, эфира и еще какой-то пряный запах, похожий на аромат левкоя. И крепление тоже приобрело своеобразный вид: древесина стала похожа на пожелтевший мрамор, украсилась бахромой, фестонами из пушистой белой плесени, протянувшей по столбам свои шелковистые драпировки с позументами и бисером. На дощатой обшивке топорщились грибы. Вокруг летали белые бабочки, мухи, ютились пауки обесцвеченная фауна, не знавшая солнца.

— Ну как? Не боязно тебе?

Жанлен с удивлением посмотрел на него.

— Боязно? А чего же бояться, раз я тут один.

Он уже успел отскоблить рыбу, разжег маленький костер и поджарил треску на углях. Затем разломил надвое хлеб. Треска была ужасно соленая, но для здорового желудка представляла собою превосходное кушанье.

Этьен принял свою долю.

— Ну теперь я не удивляюсь, что ты поправился, когда мы все исхудали. Но только ты поступаешь по-свински — наедаешься в одиночку, о других тебе, значит, и заботы нет?

— Ну и что? А зачем они такие дураки?

— Впрочем, хорошо, что ты прячешься. Ведь если б отец узнал, что ты воруешь, задал бы он тебе трепку.

— Ну и зря… Буржуи-то обкрадывают нас, верно? Ведь ты сам всегда это говоришь. Стащил я каравай хлеба у Мегра, — так, можно сказать, свое взял, долг получил.

Этьен удивленно уставился на мальчика, прожевывая хлеб… Как будто впервые он видел его мордочку, зеленые узкие глазки, большие оттопыренные уши. Заморыш, на котором лежит печать вырождения, темный, неразвитый ум, зато полон дикарской хитрости, и постепенно в нем пробуждаются древние животные инстинкты. Шахта, в которой он рос, доконала его, переломав ему ноги.

— А Лидия? — спросил Этьен. — Ты иной раз приводишь ее сюда?

Жанлен презрительно засмеялся:

— Девчонку-то? Как бы не так! Бабы болтливы.

И он долго смеялся, преисполненный глубочайшего презрения к Лидии и Беберу. Видали вы еще таких простофиль? Какой чепухи им ни наплетешь, они всему верят. И при мысли, что они ушли с пустыми руками, а он сидит тут в тепле и ест треску, Жанлен хихикал от удовольствия. А в заключение сказал с важностью мудреца:

— Одному лучше быть, по крайней мере без ссор живешь.