Тереза Ракен. Жерминаль

Между Кале и Валансьеном при сооружении шахтных стволов сталкивались с неслыханными трудностями: нужно было вести проходку через подземные воды, пропитавшие на огромных пространствах водоносные слои на уровне самых низких ложбин. Только срубы из бревен, окованных обручами, как бочарные клепки, могли сдерживать эти протекающие в земле ручьи, изолировать шахтные стволы среди подземных озер, чьи глубокие и темные волны бились о стенки колодца. При закладке Ворейской шахты пришлось устанавливать два сруба: один в верхней части ствола, в сыпучих песках и белой глине, соседствующих с известковыми породами, со всех сторон пронизанных трещинами и впитывавших в себя воду, как губка; второй сруб — в нижней части ствола, непосредственно над залежами угля, в желтом песке, мелком, как мука, текучем, как жидкость; именно там и находился Поток — подземное море, ужас угольных месторождений Северного департамента, настоящее море с бурями и кораблекрушениями, море неизведанное, бездонное, катящее свои черные волны на глубине в триста метров от солнечного света. Обычно срубы хорошо выдерживали огромное давление. Для них опасно было лишь оседание соседних участков, сотрясавшихся от непрерывных обвалов пустой породы в заброшенных выработках. При этом опускании породы иногда происходили разрывы, образовывались трещины: удлиняясь, они в конце концов доходили до шахтного ствола и постепенно деформировали срубы, выпячивая внутрь их стенки; это представляло большую опасность — шахта могла быть забита обвалами породы, затоплена подземными водами.

Суварин, сидя верхом на балке в выпиленном отверстии, удостоверился, что пятый венец сруба очень серьезно деформирован. Бревна выпятились из рамы горбом; концы некоторых балок даже вышли из гнезд. Сквозь просмоленную паклю, которой были проконопачены стыки бревен, просачивался обильный «капеж», как говорят углекопы. А крепильщики, делая ремонт наспех, удовольствовались тем, что поставили по углам сруба железные угольники, да еще так небрежно, что завинтили не все гайки. Меж тем за опалубкой ствола, несомненно, происходило значительное перемещение плывучих песков.

Суварин ключом быстро отвинтил от угольников гайки — так, чтобы последний толчок выдернул их все. Работа требовала безумной смелости; раз двадцать Суварин подвергался опасности сорваться и полететь на дно ствола, до которого оставалось сто восемьдесят метров. Ему приходилось цепляться за дубовые проводники, по которым скользили клети, и, повиснув над пропастью, он лазил по толстым поперечникам, которыми они были на определенном расстоянии скреплены друг с другом; он вытягивался, садился, запрокидывался со спокойным презрением к смерти, опираясь о балку локтем или коленкой; малейшее сотрясение могло его сбросить; три раза он чуть было не сорвался едва успел ухватиться, но даже не вздрогнул при этом. Сначала он ощупывал сруб рукой, потом начинал работать и зажигал спичку лишь в том случае, если терялся в этом переплетении липких балок. Отвинтив гайки, он принимался за самое бревно, и опасность от этого еще возрастала, — он искал замковую матицу — ту, на которой держались другие балки, и набрасывался на нее, сверлил, пилил, старался сделать ее местами тоньше, чтобы она утратила прочность; а в это время вода сочилась струйками из щелей и трещин и поливала его ледяным дождем. Две спички погасли. Остальные подмокли… Кругом была тьма, бездонная глубина мрака.

И с этой минуты он работал в каком-то исступлении. Эта черная ужасная пропасть, в которой хлестал ливень, рождала в нем яростную жажду разрушения. Он набрасывался на обшивку, бил там, где мог достать, просверливал дыры, работал пилой, чувствуя потребность разворотить всю опалубку над своей головой. Он терзал дерево с такой свирепостью, словно вонзал нож в тело живого, ненавистного ему существа. Погодите, он в конце концов уничтожит Ворейскую шахту, этого злого зверя с разинутой пастью, пожравшего столько человечьего мяса. В темноте было слышно, как вгрызаются в дерево стальные инструменты, а разрушитель все вытягивался, полз, спускался, поднимался, держась каким-то чудом, непрестанно раскачиваясь, перелетая, как ночная птица, с перекладины на перекладину, которые перекрещивались, словно балки на колокольне.

Однако он взял себя в руки, успокоился. Он был недоволен собой. Надо действовать хладнокровно. Он перестал спешить, передохнул, вернулся снова в запасное отделение с лестницами, поставил выпиленную панель на место и заткнул таким образом дыру. Довольно! Если сделать еще больше повреждений, их заметят и тотчас займутся починкой. Зверю нанесена рана в самую его утробу, к вечеру видно будет, жив ли он еще. И пусть объятый ужасом мир узнает, что чудовище погибло не своей смертью, — человек, убивший его, оставил свою метку. Не спеша Суварин аккуратно завернул инструменты в куртку, медленно поднялся по лестницам. Когда он, никем не замеченный, вышел с шахты, ему и в голову не пришло пойти переодеться в сухое платье. Пробило три часа. Он все стоял на дороге и ждал.