Тереза Ракен. Жерминаль

В конце концов Тереза перестала тушить свечу, перестала стремиться заснуть, чтобы не закрывать глаз. Когда же веки ее смыкались от усталости, во тьме ей тотчас же являлся Камилл, она вскакивала и открывала глаза. По утрам она с трудом передвигала ноги, потому что ей удавалось вздремнуть лишь час-другой, после рассвета. Что же касается Лорана, то после того вечера, когда он почувствовал страх, проходя мимо подвала, он совсем стал трусом; раньше он жил доверчиво, словно животное, теперь же от малейшего шума вздрагивал и бледнел, как мальчишка. Его вдруг проняла и с тех пор уже не покидала дрожь ужаса. По ночам он терзался еще больше Терезы; в его огромном, ослабевшем и подлом теле страх производил еще большие опустошения. Сгущающиеся сумерки погружали его в жестокую тревогу. Несколько раз он не решался вернуться домой, а всю ночь напролет бродил по пустынным улицам. Однажды в проливной дождь он до рассвета просидел под мостом. Весь скорчившись, прозябнув, не осмеливаясь встать с места и подняться на набережную, он часов шесть смотрел, как в белесом сумраке течет грязная вода; временами он от ужаса прижимался к сырой земле: ему чудилось, будто под аркой моста, вниз по течению, плывут длинные вереницы утопленников. Когда же усталость загоняла его домой, он запирался в своей каморке на два оборота ключа и до самой зари терзался в страшных приступах лихорадки. Его упорно преследовал один и тот же кошмар: ему казалось, что из пылких, страстных объятий Терезы он попадает в холодные, скользкие руки Камилла; ему снилось, будто любовница душит его жгучими ласками, а потом — будто утопленник прижимает его ледяными руками к своей разложившейся груди; эти резкие, сменяющиеся ощущения неги и отвращения, эти последовательные прикосновения то к телу, пылающему страстью, то к телу холодному, дряблому от речного ила, доводили Лорана до такого отчаяния, что он весь трепетал, задыхался, начинал хрипеть.

И с каждым днем смятение любовников усиливалось, каждый день кошмары давили их все сильнее, доводя их до безумия. Они полагались только на взаимные поцелуи в надежде побороть бессонницу. Из предосторожности они не решались где-нибудь встретиться, зато ждали дня свадьбы как дня спасения, за которым последует блаженная ночь.

Поэтому они жаждали этого союза так сильно, как сильно было их желание спокойно уснуть. В дни апатии они еще на этот счет колебались, позабыв эгоистические и страстные побуждения, которые как бы замерли, после того как толкнули их на убийство. Теперь жар снова обжигал их, в глубинах их страсти и эгоизма вновь оживали чувства, побудившие их убить Камилла, чтобы затем вкусить радостей, которые, по их расчетам, должен им принести законный брак. Впрочем, в их ответственнейшем решении вступить в открытый союз складывалось и глухое отчаяние. В глубине души у них таился страх. Желаниям их сопутствовал трепет ужаса. Они как бы склонились друг над другом, словно над пропастью, бездонность которой притягивала их; они безмолвно нагнулись над бездной своего существа, пытались за что-то уцепиться, а между тем мучительно-сладостное головокружение лишало их сил и подсказывало безрассудное желание броситься вниз. Но нынешнее положение, тревожное ожидание и трусливая похоть рождали властную потребность забыться, окунуться в мечты о будущих любовных упоениях и безмятежных радостях. Чем больше они возбуждались друг возле друга, тем яснее чувствовали весь ужас той пропасти, в которую собирались броситься, и тем больше старались уверить себя в будущем счастье, перебирая в уме неопровержимые факты, которые роковым образом толкали их на брак.

Тереза хотела этого брака только потому, что ее мучил страх, а тело требовало неистовых ласк Лорана. Она находилась во власти нервного расстройства, которое чуть ли не сводило ее с ума. По правде говоря, она особенно и не рассуждала, она кидалась в пучину страсти потому, что ум ее был развращен прочитанными романами, а плоть возбуждена жестокой бессонницей, которая терзала ее уже несколько недель.