Теряя Контроль (ЛП)

Снова меня переполняет забота Йена. Это затрагивает, но и тревожит одновременно. Он хочет что-то, и это должно быть больше, чем занятие сексом. Конечно, он не нуждается в этом… быть добрым, чтобы потрахаться.

Я уверена, что модели, которые крутятся в его окружении, задрали бы юбку и просили бы его взять их на дороге, облицованной кирпичом, если бы он был в этом заинтересован. Опираясь только на его тело и взгляд, некоторые, вероятно, готовы были бы заплатить за это. Добавьте еще его деньги, только нет никакого способа, которым он бы не имел женщину, да и некоторых мужчин, ломящихся в его двери. Ничего из этого не имеет значения для меня.

Мама потирает рукой вдоль кремовой кожи.

— В машине глубокое кресло. Ты когда-нибудь видела такое, Тайни? — спрашивает она удивленно.

— Нет, никогда.

— Стив, — говорит мама, обращаясь вперед.

Она должна немного повысить свой голос, потому что расстояние между задними местами и сиденьем водителя достаточно большое.

— Что это за машина?

— Майбах, мэм, — отвечает он.

— Ваш человек, он очень хороший, — мама берет апельсиновый сок и потягивает его. — Ммм… Свежевыжатый.

Конечно свежевыжатый. Апельсины, наверное, привозят из специального апельсинового сада с какого-нибудь отдаленного острова, который полон грязи, чтобы производить лучший сок в мире. Я даже не могу сердиться, потому что глаза мамы больше не выглядят тусклыми и незаинтересованными. Она играет с различными кнопками, одна из которых то повышает, то понижает ее скамеечку для ног, другая открывает панель и предлагает телефон.

— Посмотри на это, Тайни? — воркует она.

Так удивительно, что мы отказываемся выходить из машины.

— Может быть, вы могли бы поездить по городу несколько часов, — шучу я, когда мы подъезжаем к больнице.

Стив игнорирует меня, поднимается с сиденья водителя, чтобы открыть нам дверь. Майбах незаметно ускользает на переднем плане, когда он тихо провожает нас в приемную.

Внутри мы направляемся к регистратуре, чтобы записаться. Химиотерапия мамы проходит в комнате с другими людьми, больными раком. Там довольно холодно, поэтому я всегда прошу одеяло.

— Мисс Корриелли, — вызывает медсестра. — У меня есть хорошие новости для вас сегодня.

Сотрудники Нью-Йоркского пресвитерианского госпиталя всегда были понимающими к нам, даже при том, что мы немного задерживаем наши платежи.

Возможно, они закрепили поврежденную скамеечку для ног на глубоком кресле, в котором она обычно находится, но мы не останавливаемся в основном процедурном кабинете. Вместо этого медсестра ведет нас вниз зала, до самого конца. Внутри больничная койка, удобный стул и телевизор с большим экраном. Это достаточно большая комната для четверых пациентов.

— Что это? — мама смотрит искоса на комнату.

Она кричит «дорогое», и это не то, что мы можем позволить себе прямо сейчас. Или вообще когда-либо.

— Ваша новая комната! — обводит руками медсестра, словно она ведущая телепрограммы, которая демонстрирует главный приз.

— Хм, не могу поверить, что программа «Медикейд» оплатила отдельную комнату сейчас. Мы находимся на государственной обеспечении, и я знаю, что это не так.

Медсестра машет руками, на мгновение выглядя взволнованной. Идя к кровати, она поднимает карту больного.

— София Корриелли?

Кивок мамы.

— Нет никакой ошибки, — она похлопывает по кровати. — Почему бы вам не прилечь, и мы начнем.

— Давайте, — говорю я. — Я все сделаю.

Это будет утомительный день, так что, согласившись, мама кивает и забирается на кровать. С помощью медсестры мы приподнимаем голову и ноги на кровати, чтобы ей было удобней. Как только капельница включается, я выхожу за медсестрой из комнаты.

— Сколько все это будет стоить?

— Простите, — она улыбается и гладит мою руку. — Я ухаживаю за больными. Вы должны будете сами проверить тарификацию.

Молодая девушка машет рукой и входит в комнату. Я слышу эхо от ее слов еще в коридоре.

— Мисс Корриелли?

— Да?

— Я Халли Ситтон, волонтер. Не хотели бы почитать сегодня? У меня есть «Эмма»?

— Это было бы прекрасно, милая.

В то время, пока мама занята, я проверяю тарификацию по номеру, который мне оставила медсестра.

— Здравствуйте, хм… это Виктория Корриелли, моя мама пациентка Нью-Йоркского пресвитерианского госпиталя. Она сегодня была переведена в отдельную палату, которую мы никогда не просили или не давали своего согласия. Не могли бы вы объяснить мне это?

— Конечно, подождите минутку, — фраза произнесена скучающим тоном.

Спустя несколько минут голос возвращается.

— Счета оплачены вашим новым работодателем, «Керр Индастриз», в соответствии с их семейным планом. Перевод был осуществлен сегодня.

— Ох, хорошо, — бормочу я.

— Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо.

Я заканчиваю вызов и иду в комнату.

— Эмма Вудхаус — красивая, умная, богатая, с прекрасным домом и в счастливом настроении, казалось, объединила некоторые лучшие блага жизни; очень мало жила, почти двадцать один год в мире, чтобы обеспокоить или досадить ей.