Теряя веру. Как я утратил веру, делая репортажи о религиозной жизни

— Представьте себе: каждый день вы находите людей со вспоротыми животами, — говорит Мэнли. — Работа у вас такая. Вы вправляете обратно вывалившиеся кишки, зашиваете раны и ищете мясника, который это проделывает. Дела о сексуальном насилии священников очень на это похожи: только вместо вспоротых животов и кишок — раненые души и хлещущие через край эмоции. А вы пытаетесь как-то все уладить. Эти люди уже взрослые, но вы имеете дело с искалеченными детьми.

— Моя жизнь трещала по швам, и я все спрашивал себя: а как же сами эти священники и епископы? Как они могут жить, словно ничего не произошло?! Священник вонзает нож в ребенка; епископ отмывает нож от крови и кладет туда, откуда священник легко сможет снова его достать. Чтобы такое творить, надо быть чокнутым ублюдком! А они это делают холодно, расчетливо. И ничего. Все нормально. А мы во время освящения [т. е. Евхаристии] должны этих людей принимать in persona Christi — видеть в них самого Христа?!

За пять лет нового тысячелетия Мэнли набрал — при росте в шесть футов — более 75 фунтов, а давление его подскочило до угрожающих высот. По ночам, не в силах заснуть, он коротал время со «старым другом Джеком Дэниелсом». Уныние и ярость, которые испытывал Мэнли, едва не разрушили его идиллическую семейную жизнь в Корона-дель-Мар на берегу Тихого океана. Его жена — яркая женщина, в колледже игравшая в баскетбол, впоследствии работавшая в Госдепартаменте, свободно говорящая на нескольких языках, все чаще заговаривала о разводе; ухудшились отношения и с четырьмя детьми, особенно со старшими девочками-подростками.

— Я был в таком состоянии, что срывался на них из-за любого пустяка, — рассказывает Мэнли. — А когда мы поехали в отпуск в Италию, я по утрам просто не мог себя заставить встать с постели. Настолько мне было худо.

Однажды, проезжая по шоссе Пасифик-Коуст близ Сан-Клементе, он вдруг представил себе, ярко и в деталях, как приставляет к виску «глок» 45-го калибра и вышибает себе мозги. Мысль о самоубийстве напугала Мэнли; он бросился к психотерапевту. Несколько лет психологического консультирования, по его словам, помогли ему спасти свой брак, восстановить отношения с детьми и избавиться от гнева, пожирающего его изнутри.

Лишь в одном терапевт оказался не в силах ему помочь — не смог спасти его веру.

Впервые Мэнли понял, что теряет веру, в 2001 году, во время допроса Нормана Макфарленда — бывшего епископа Оранжского на покое, ключевого свидетеля в деле Райана Ди Мария. Войдя в зал, епископ достал и положил перед собой четки и молитвенник. Точно такими же четками и молитвенником пользовалась мать Мэнли, но у нее четки были истерты, а молитвенник истрепан и зачитан почти до дыр. У Макфарленда же эти священные предметы выглядели новенькими, словно он никогда ими не пользовался.

— Я понял, — рассказывает Мэнли, — что эти четки и молитвенник — просто реквизит.

Его подозрения подтвердил и дальнейший разговорс епископом, в ходе которого тот сообщил, что «рано созревшая» 15-летняя девочка может стать для священника искушением, которому невозможно противиться.

МЭНЛИ: Верно ли, что вы подходили к проблеме по-разному в зависимости от того, совершил ли священник сексуальное преступление против трехлетнего ребенка или против семнадцатилетнего подростка?

МАКФАРЛЕНД: Да, здесь есть разница.

МЭНЛИ: В чем она заключается?

МАКФАРЛЕНД: Насколько мне известно, специалисты считают, что педофилия [неизлечима].

МЭНЛИ: А как насчет пятнадцатилетней девочки?

МАКФАРЛЕНД: Это тоже очень дурной поступок.

Но, мне кажется, здесь больше вероятность того, что это был единичный случай... Такое искушение легче понять. Как можно совершить такое с младенцем или маленьким ребенком — я и представить не могу. Но так ли велика разница [между] пятнадцатью и семнадцатью годами? Девочка может рано созреть, может выглядеть очень, очень взрослой... да, конечно, это искушение.

К 2003 году, когда стали известны аляскинские преступления, Мэнли уже знал, что утратил веру.

— Когда все это началось, — говорит он, — я думал, речь идет о греховности нескольких священников. Но ни в одном случае, по которому я работал, я не встретил ни одного клирика, который бы поступил правильно.

Ни одного! Не все они дурные люди — но ни одному из них не хватило мужества поступить так, как надо.

— Если ты католик, тебя с детства приучают к мысли, что священник — образ Христов, а ты — грешник.

С малых лет тебе внушают безграничную веру в священников и строгость к себе. И вдруг ты понимаешь, что для них ты просто дойная корова! Из тебя выжимают деньги, по твоей спине взбираются к карьерным высотам. И все. А все эти разговоры: «Мы приведем твою душу на небеса» и так далее — просто маскировка. Когда до тебя это доходит — это как удар наотмашь, это по-настоящему валит с ног.