– Не отвлекайся на лирику! – резко командует Петров.
– Хорошо, – соглашаюсь я и продолжаю:
Коротышка несмело простирает ко мне руку и что-то спрашивает. В его тоне непередаваемо смешивается высокомерие, переходящее в спесь, и откровенная робость. Я улавливаю латинские слова «обещание» и «наказание», но общего смысла не понимаю.
– Что ты сказал? Повтори помедленнее! – требую я. Коротышка жестами показывает, что меня не слышит. Глухой, догадываюсь я, и стараюсь руками и гримасами попросить его не частить. Похоже, между нами начинает возникать взаимное понимание: человечек чуть ли не по слогам повторяет свою фразу, и я отчетливо понимаю, что он требует от меня обещания во всём ему подчиняться и не причинять зла. Немедленно соглашаюсь:
– Не вопрос, я тебя не собираюсь обижать. Ты можешь меня отсюда выпустить?