Терминатор

Медленно берусь за рукоятку и слегка, буквально на сантиметр, притягиваю его к себе. Мейер тут же выпускает из пальцев лезвие; теперь я сам держу изящное оружие. Очень медленно, чтобы не испугать коротышку, пытаюсь немного переместить кинжал в его сторону – и ничего не получается. Такое впечатление, что лезвие замуровано в бетонную стену. Затем тяну рукоятку к себе и не испытываю никаких затруднений, словно никакой невидимой преграды вовсе нет. И вот, изящное хищное оружие у меня в руках. Задумчиво смотрю на пальцы левой руки – какому из них не жалко капельки крови. Останавливаюсь на безымянном – в конце концов, не зря же медсестрички, когда берут кровь для анализа, мучают именно его. Собравшись с духом, слегка колю многострадальный безымянный острейшим кончиком лезвия. На подушечке пальца выступает капля крови, кажущаяся в полумраке почти черной. Я прикладываю палец к документу, оставляя размазанный отпечаток, и начинаю перечитывать текст Нерушимого Обещания. Перечитываю три раза, со всем мысленно соглашаясь. Да, не причиню вреда ни коротышке, ни его патрону; да, если намерюсь причинить вред, пусть я перестану дышать. Ожидаю по привычке ощутить грэйс и тут же вспоминаю, что я – копия, а копии не дано чувствовать секвенции. Поднимаю глаза на Мейера – интересно, как он собирается определить, что секвенция нерушимого обещания сработала, неужели он – граспер? Мейер, не отрываясь, смотрит на левое запястье, словно у него там наручные часы и он боится пропустить какое-то особенное положение стрелок. Перечитываю документ еще раз, стараясь быть предельно внимательным, убеждаю себя, что ни при каких обстоятельствах не причиню двум упомянутым в тексте лицам ни малейшего вреда. Вспоминаю, что в этом мире, до возвращения к своему оригиналу, мне предстоит пробыть максимум часа четыре, поэтому, даже если Мейер со своим патроном попытаются мне навредить, я им не причиню зла. Снова смотрю на Мейера, и вижу у него на запястье мерцающий язычок пламени. Вот, оказывается, почему он всё время смотрел на несуществующие часы. Коротышка удовлетворенно улыбается, производит какой-то неуловимый жест правой рукой, и я валюсь прямо на него – невидимой стены, на которую я опирался, больше нет!

– Ты понял, Траутман, понял? – раздается торжествующий каркающий голос Петрова, – существует секвенция, подтверждающая срабатывание Нерушимого Обещания! Ты был когда-нибудь в храме Гроба Господня на пасху? Небось, как и я, думал, что попы жульничают? Теперь понимаешь?