Удар грома разбудил Дмитрия. Молния сверкнула, где-то над самыми сосновыми макушками деревьев. И разбудила его спящего на печи. В своем доме у края леса. Раскат грома сотряс землю и напугал его. И он, открыв глаза, проснулся и поднялся на своей деревенской все еще теплой после дневной топки печи.
Дмитрий в темноте зажег свечу и осмотрелся кругом. В первую очередь Егоров Дмитрий посмотрел на то место, где спала его прижитая молодая теперь уже сожительница Вера. На свою в прошлом с покойной Антониной постель. В дальнем углу дома. Там не было никого. Постель была пустой. Одеяло из овчины было отброшено в сторону, а постель пустой. Веры там спящей не было.
Дмитрий быстро в одной майке и широких мужских трусах, слез с печи. И подошел к постели.
Осмотревшись в доме еще раз во все четыре стороны избы, он позвал ее. Сначала тихо не громко. Потом, по громче. Но было, тихо. И тогда Дмитрий понял, что Вера не дома. Она вышла на улицу, и прямо под дождь.
Он быстро направился в сени дома и в своем исподнем, обувшись в резиновые калоши, прикоснулся к двери. Входная деревянная в дом дверь была не заперта и открыта. И Дмитрий даже напугался. Сразу появилась мысль, что его еще совсем молодая семнадцатилетняя сожительница Вера, просто ушла. Ушла из его дома. Может еще даже тогда, когда он спал.
Была ночь или уже утро. Он не посмотрел на домашние цепные старенькие часы ходики. Исчезновение из постели Веры озадачило Егорова Дмитрия и омрачило ему настроение.
— «Вот так и среди ночи!» — подумал он — «Какого лешего!».
Он даже не посмотрел на часы.
— «Может, ее выкрали?» — вдруг сработало в его голове. И тут же — «Да, ну, еще чего. Хотя Вера была здесь лишней и чужой. И соседям не подуше, почему-то».
Дмитрий открыл настежь входную дверь. И его сразу обрызгало теплой дождевой водой. На улице был очередной новый проливной ливень. С молниями и грозой. Вода с небес лилась снова как из ведра. И сверкали молнии. Прямо над ночным лесом. Освещаяя все вокруг. И уже далеко, где-то за верхушками сосен и елей и за горами в полной темноте.
И он увидел ее. Увидел Веру в всполохах ярких ночных вспышек. В отблеске яркого светящегося и мелькающего света. В том проливном дожде. Вера стояла под льющейся с ночного неба дождевой теплой водой, подняв к черному, беспросветному ночному небу свои девичьи руки.
Вера была в обычной женской, кружевной тоненькой из шелка ночнушке. Надетой на совершенно голое, молодое девичье стройное семнадцатилетнее тело. Она стояла в ночнушке его жены Антонины под проливным дождем. И мокрая та из белого шелка комбинашка плотно приклеилась от воды к ее тому телу. Обрисовывая все его красивые эротичные девичьи анатомические детали молодой зреющей в будущем женщины.
По ее голым рукам текла дождевая ручьями вода. И Вера, подняв вверх свою, такую же мокрую девичьим лицом к падающей с черного ночного неба воде облепленную мокрыми пепельными волосами голову. На тоненькой девичьей шее. Прямо глядя в дождевое ночное небо, стояла так, словно ловила специально, пролетающие мимо нее к земле струи.
— Вера! — громко перекрикивая гулкий шум воды, прокричал ей Дмитрий — Ты ведь вся промокла! Что ты делаешь?!
— Как здорово, дядя Дима! — прокричала она ему в ответ, даже не посмотрев на него, задрав вверх лицом свою миленькую мокрую от воды девичью головку — Здорово то, как! Я даже не знала как, дядя Дима! Как здорово жить! И быть живой! Я такая сейчас счастливая, дядя Дима!
— Иди сейчас же домой Вера, а то простудишься! Ты под дождем и сосвсем голая!
Дмитрий сейчас боялся не то, что Вера могла простудиться. Ведь было тепло, и ливень был теплый, летний. Он больше всего боялся того, что мог кто-нибудь увидеть ее почти голую под дождем в одной ночнушке. Что могли подумать соседи. Окажись они тоже, где-нибудь поблизости и под дождем.
— Не хочу, дядя Дима! — прокричала она ему — Я хочу еще немножко побыть под дождем!