Тернистый путь

В безрадостном однообразии тюремной жизни изредка происходили забавные случаи… Как я уже сказал, кормили нас сырой водой и ржаным хлебом, поэтому каждый, естественно, жаждал лучшей еды. Мы, казахи, по привычке мечтали о мясе и кумысе. Казалось, если бы нам показали вкусную конскую колбасу — казы, то мы помчались бы за ней на край света. С воли передачи не принимают, следят зорко, но, как говорится в народе: «Того, кто следит, всегда побеждает тот, кто берет». Урывками в камеру попадают куски копченой казы, но не каждый день, а изредка, в дни, когда среди надзирателей появляются люди, нам сочувствующие. Завернутая в тряпицу колбаса длиною в вершок просовывается через волчок и со стуком падает на пол. Стоящий наготове Хусаин (Кожамберлин), словно кумай[48], ловит ее на лету. В тот день, когда перед нашим окном проходит молодая жена Хусаина и дает знать о передаче, Хусаин не сводит с волчка глаз. А мы в свою очередь следим за Хусаином и задыхаемся от вожделения, словно голодные беркуты при виде жертвы.

И вот вершковый кусок колбасы появляется в волчке. Хусаин на лету хватает его и с минуту сидит, зажав колбасу в кулаке. Чтобы разделить поровну, у нас нет ножа, разломать руками невозможно — слишком мал кусок. Значить, каждый по очереди должен откусить свою долю зубами.

Хусаин, держа кусок в зажатом кулаке и выпустив кончик колбасы шириной в палец, подносит его ко рту товарища. Каждый имеет право откусить положенную долю… Подходит очередь Байсеита (Адилева). Хусаин преподносит. Байсеит, изображая из себя жалкого, полуживого человека, тянется ртом к колбасе и, глубоко вздохнув, отворачивается.

— Почему ты не кусаешь? — недоумевает Хусаин.

— Разве эта крошка удовлетворит мой голод?! — отвечает Бейсеит, и вид у него становится еще более жалким.

— Кусай, где мы найдем больше! — упрашивает Хусаин.

— Нет, лучше ешьте сами. Вершком колбасы всех не накормишь. Ешьте, пусть я один буду голодным… — отвечает Байсеит смиренно, скорбно и со вздохом ложится на нары.

Участливо окружив Байсеита, мы начинаем утешать его.

— Давайте отмерим ему долю побольше, — наконец предлагает кто-то.

Хусаин, поколебавшись, выпускает колбасу еще на полпальца и предлагает Байсеиту. Полумертвый Байсеит медленно поднимает голову. Искоса поглядывает на колбасу и на ее хозяина. Оба несколько мгновений зорко следят друг за другом. Хусаин не спеша подносит угощенье, а Байсеит стремительно, как ловкая щука, хватает колбасу вместе с пальцами Хусаина. Тот с криком выпускает весь кусок, спасая свою руку, а Байсеит тут же глотает половину общей доли, и начинается борьба за остаток.

Такие сценки вносят оживление в наш тюремный быт.

Урвав лишний кусочек колбасы, Байсеит немного оживляется, начинает шутить, что-нибудь рассказывать, поет на русском языке шуточную песню, сложенную одним русским писарем. Называется песенка «Призыв киргизки (казашки) к своему избранному».

О айран ты моих желаний,
Кумыс моих страстей,
Каймак[49]

сердечных упований,Степной баран души моей.
Ты барымтой[50] на душу грянул.
Нагайкой сердце стеганул.
И мой киргизский дух воспрянул,
Когда в юрте ты заснул.
Дороже пестрого халата,
Она разит острей булата,
Кизяком сжигает кровь.
О приди, шайтан мой милый,
И упади во прахе ниц,—
Сливаю свой призыв унылый
Со ржаньем пылких кобылиц.

Байсеит исполнял ее мастерски, с серьезным видом, выставлял вперед грудь и петушился, как всамделишный артист.

Мы смеялись вдоволь.

Однажды пришло известие о том, что теперь смертной казни вообще не будет. Эти слухи оказались правдоподобными. Стало свободнее дышать. Вскоре начали принимать и передачи. С некоторыми заключенными тайком начал разговаривать сам начальник тюрьмы.

Нас начали вызывать на допросы. По восемь-десять человек выводили нас к месту следствия под конвоем конных казаков.

«О чем допрашивают?» — нетерпеливо спрашивали мы товарищей, побывавших на следствии.