Тернистый путь

А вот и другой пример. Работали в Акмолинске муж и жена — Петрокеевы, энергичные общественники. Мы близко с ними не встречались, поэтому знали их плохо. Они не состояли в совдепе. Петрокеева мы считали меньшевиком, относились к нему с недоверием, хотя сам Петрокеев уверял, что он не меньшевик. Белые арестовали его вместе с нами. И мы убедились, что муж и жена вели себя как подлинные герои.

Немало слабовольных и сломленных сидело в тюрьме вместе с нами. Однажды Байсеит, глядя на одного из слабаков, с горечью в голосе заметил:

— О боже, почему нас не поглотила земля, когда мы работали вместе с этими людишками, шли с ними рука об руку?!

По сей день я помню горькие слова Байсеита. В жизни нередко можно встретить людей, внешне достойных, заслуживающих уважения. Но подлинный характер обнаруживается в минуту тяжких испытаний. Самые отвратительные, мелочные, но и самые высокие характеры проявляются в испытаниях. Здесь я хочу рассказать о Вязове и Баландине, людях, к которым относились все с уважением, но потом с отвращением от них отвернулись. Несдержанный, горячий Байсеит всегда открыто возмущался недостойным поведением того или иного человека, высказывал свою неприязнь в лицо.

Однажды Вязов завел какой-то предательский разговор с двумя товарищами в углу камеры. В камере было человек двадцать, и почти все не любили Вязова. Не было нар, поэтому мы сидели на каменном полу, облокотись на мешки, набитые сеном. В противоположном углу сидел Байсеит и время от времени посматривал в сторону Вязова.

— О чем он там болтает? — возмущался Байсеит. — О чем он там мелет?

Вязов продолжал говорить.

— Вязов, иди сюда! — не вытерпел Байсеит.

— В чем дело? — отозвался тот.

Байсеит глянул в упор на Вязова и воскликнул:

— Почему ты дурак?!

Вязов, конечно, вскипел.

— Что ты сказал, повтори!!

Он пристал к Байсеиту, но тот больше не повернулся в его сторону и лег на свой мешок.

Мы наблюдали за характерами обоих в этой короткой стычке. Очень важно сохранить гражданское достоинство в период великого испытания!

Такие товарищи, как Катченко, Олейников, Богомолов, Монин, Шафран, Пьянковский, Трофимов, Грязнов, Мартлого, Кременской, Афанасьев, муж и жена Петрокеевы и некоторые другие показали себя подлинными защитниками трудового класса и честными большевиками. Честными и стойкими до конца остались многие товарищи из казахов и татар. В их поведении я не видел «зигзагов».

Не многие прошли, не споткнувшись, по тернистому пути до конца. Можно было не раз и упасть, заблудившись на трудном пути. Многие в сложной обстановке оказались в числе людей недостойного поведения.[56]

Нельзя легко поверить человеку, горделиво заявляющему «я такой-то», если он не прошел через испытание.

Кто ты такой, ясно определится тогда, когда ты выйдешь на битву с врагами, твердо решив умереть или победить… Только попав в цепкие лапы врага, очутившись за тюремной решеткой, закованный в кандалы, ты поймешь свою натуру, определишь, какой ты жигит! Нельзя окончательно и твердо создать о себе мнение в тихой и мирной жизни, не испытав трудностей и лишений в борьбе за правое дело.

«Батыра определяет битва, а краснобая — спор», — говорит народная мудрость.

…Товарищей по камере начали посылать на уборку капусты и картофеля на подсобное хозяйство тюрьмы. Огороды находились на окраине города, на берегу Ишима. Теперь близкие родственники заключенных стали поджидать их появления у тюремных огородов. Наша связь с миром улучшилась.

Но на работу выводили в большинстве тех заключенных, которые давали взятку или своим тихим поведением понравились начальнику тюрьмы. Выводили, конечно, тех, у кого нет на ногах оков. Постепенно дошла очередь и до кандальников. Сняв кандалы, повели Хусаина, после него Байсеита, а потом Жумабая. Из русских на огородах побывали Бочек, Вязов, Павлов, Трофимов, Олейников, Кременской, Пьянковский и другие. Им было хорошо, они встречались со своими близкими.

В то время в Акмолинске вспыхнула холера. Нам сообщили, что заболел отец Байсеита. Байсеиту удалось попасть на огород. Он дал большую взятку начальнику конвоя, и тот отпустил его домой с одним надзирателем. В этот день Байсеит в камеру не вернулся.

На рассвете я поднялся со своего мешка и стал смотреть во двор, держась руками за решетку. Вот через вахту прошел Байсеит в сопровождении надзирателя. Войдя в камеру, приблизился ко мне и угрюмо прислонился к стене.

— Сакен… Отец мой скончался… — промолвил он еле слышно и тихонько заплакал.

Потекли слезы и из моих глаз. Отвердевшее сердце вмиг размякло, поневоле выступили слезы.

Хусаин раньше всех «сдружился» с начальником конвоя. Иногда он даже оставался ночевать на огороде. Как-то раз ему удалось угостить Сербова вместе с начальником гарнизона. Наши судьбы находились в руках этих людей, поэтому ровно через три дня после угощения Хусаина освободили.