Тернистый путь

Я сразу вспомнил, что мимо нашего аула тоже прошли двенадцать русских. Среди них была одна женщина. Люди говорили, что все они, должно быть, офицеры. Говорили также, что они забрали шесть-семь лучших наших коней.

Рассвело… Кошкинбай предлагал мне ехать в соседний аул и у ночных пришельцев «проверить документы». Поехали с Кошкинбаем и еще двумя жигитами.

В ауле оживление. Хмурый осенний день. Как вороны, шумно галдят собравшиеся казахи. Мы зашли в избу, где ночевали проводники. Я сразу узнал того, кого называли «почтовым казахом». Это был голубоглазый Рахимжан, который когда-то подходил к решетке акмолинской тюрьмы и приносил нам газеты. Второго я тоже знал, это был татарин с Успенского завода Бауеттен. Но они меня не узнали. Начался разговор. Я сразу понял, что здешние казахи хотят взять с них солидный выкуп.

Бауеттен представился мне русским господином, немного знающим казахский язык. Я сделал вид, что поверил.

Пришел местный аульный учитель и попросил документы у «господ». Они показали. Стоя рядом с учителем, я через плечо глянул на их бумаги. В них говорилось, что этим двум нужно оказывать всяческое содействие. Под документами стояли подписи: «Полковник такой-то… Адъютант такой-то…»

Бауеттен, стараясь скрыть свое волнение, иногда покрикивал по-русски:

— Лошади там готовы?

Но лошадей нет…

Рахимжан попросил меня выйти, отвел в сторонку.

— Я только сейчас узнал, что вы Жумакас, — начал он. — Вы, оказывается, наш сват. Я близкий родственник Скандира Калпемуратова… Богу было угодно, чтобы мы встретились. Помогите мне, этот аул напал на нас. Мы сопровождали до Балхаша нескольких господ. На обратном пути остановились здесь, и у нас украли ночью лошадей, забрали все вещи, всю сбрую, всю провизию и даже не дают нам подводу. Что за разбойничий аул? Хоть вы из Каркаралинского уезда, но они к вашим словам прислу шаются. Скажите, пусть отдадут наши вещи… Говорят, недалеко отсюда находится наш родственник Сейфулла, отвезите нас к нему…

— Какой Сейфулла? — спросил я.

— Вы знаете Сейфуллу, отца Сакена?.. И самого Сакена не знаете?.. Мы с ним были друзья. Сейчас он освободился из тюрьмы и уехал в Туркестан!

Через полчаса я собрал Рахимжану его переметные сумки, часть его вещей, сбрую и проводил его в соседний аул, где остановился мой отец. Лошадей же, на которых они приехали, не оказалось. Владельцы не очень-то огорчились, потому что лошади были не их собственностью. Да и вещи тоже принадлежали аульным казахам.

Бауеттен по дороге сознался, что он татарин.

В юрте хозяина аула, где остановился мой отец, собралось человек пятнадцать: Рахимжан, Бауеттен, Мадибек и другие.

Рахимжан играет на домбре, смотрит на меня и приговаривает: «Сват Жумакас!».

Сидящие вокруг, отвернувшись, тихонько посмеиваются. Рахимжан не замечает ничего подозрительного.

— Бедняжка Сакен, вот был домбрист! — восклицает он. — В Акмолинске мы с ним ходили вместе по кумысным. Попивая кумыс, он брал домбру и, наигрывая на ней, пел песни. Как было хорошо!

Мадибек попросил:

— Ну-ка, спой нам одну из песен, которые исполнял Сакен.

— Да, да! Ну-ка, давайте, спойте! — поддержали остальные.

Рахимжан доволен.

— Ладно… Сакен любил песню, которую сочинила дочь русского Егора, жившего среди казахов рода Тинали. Песня называется «Дударай». Еще он любил «Зулкию».

Рахимжана попросили спеть «Дударай».

Мария была дочерью Егора. Когда ей исполнилось ровно шестнадцать лет, она влюбилась в казаха Дудара и сочинила эту песню…

Егорова дочь я, Марией зовусь,
Мне только шестнадцать исполнилось, пусть,
И я вам скажу, подружки мои:
Любовью к казаху Дудару горжусь.
Дудари-дудым,
Для тебя я рождена,
О мой друг любимый,
Дудари-дудым…
Вода Тущи-куля сверкает в очах,
И шапка соболья на черных кудрях,
Дудар, о Дудар, приезжай поскорее,
Развей мое горе, рассей ты мой страх!
На белых листах запишитесь, слова!
Другой на меня предъявляет права.