Тернистый путь

После пения Хабибы других уже не хотелось слушать. Вновь начались игры. Татарин Галимжан, оказывается, еще не видел таких забавных казахских игр и почти не слышал наших песен. А вокруг играли в «Орамал тастамак», «Бугибай», «Мыршим».[10]

Утихомирились и начали расходиться под утро. Перед расставанием я попросил Хабибу еще раз спеть «Аупильдек» и она выполнила мою просьбу.

Мы пошли к своей юрте пешком. По дороге Галимжан долго восторгался:

— Ну, Сакен, по-настоящему я увидел казахов только сегодня! До меня впервые дошло очарование ваших песен! Ей-богу, я начал жалеть, что не родился казахом, или хотя бы не рос среди вас. Не будь я женатым, клянусь аллахом, сбежал бы из города в казахский аул!..

Галимжан долго еще изливал свои восторги, пока не улегся в постель. Да и сам я долго не мог избавиться от впечатления, которое произвело на меня пение Хабибы. Ее очаровательный голос, можно сказать, заворожил меня. Я видел перед собой шелестящие прибрежные заросли, видел серебристую гладь сказочного озера и лебединое гнездо в дремучих камышах на его середине. Вкрадчиво шепчет камыш, слышится печальная песня лебедя, похожая на звук свирели. Время от времени легкая рябь пробежит по зеркальной воде, словно кто-то неведомый рассыплет по озеру снежно-белый бисер. Гогочут гуси, разноголосо крякают утки, и до человеческого слуха помимо птичьего гомона доносятся какие-то глухие странные вздохи воды, прерывистые и страдальческие. Это стонет в мрачной глубине озера птица аупильдек. Птицу словно душит вода, и птица глухо стонет от ее холодной тяжести: «Ауп! А-у-у-п-п! А-а-у-у-у!..»

Придавленная непомерной тяжестью птица безнадежно пытается подняться, встрепенуться. Голос ее звучит сдавленно и жутко, берет за душу, наводит тоску и уныние. Слушаешь — и тебе мерещится, чудится, будто где-то рядом стонет, глотая слезы, всеми покинутая одинокая женщина. Ее горестные вздохи сливаются с песней лебедя, перекликаются с невидимой птицей.

Злое озеро,
тайну свою расскажи.
Ты жестоко для всех —
не иначе.
Как печально шумят
над тобой камыши.
Гордый лебедь
в гнезде своем плачет.

Медленно прошли перед моими глазами слова горемычной песни, а мелодия ее звучала в моем сердце, и в мою голову пришли иные слова, и мне страстно захотелось поделиться ими со всеми:

Разве лебедь способен,
как люди, рыдать?
Кто красавца заставил
от горя страдать?
Может, плачет,
птенцам доставляя обед,
(Крик обиды,
поймут только люди),
Иль подругу зовет,
а ее нет и нет,
И, пожалуй, с ним рядом
не будет.

ЧУЧЕЛО

Мы расстались с Шубырой. Впереди был далекий путь. То рысью, то галопом, пересаживаясь время от времени на запасных лошадей, мчались мы с утра до вечера и только лишь на следующий день добрались в назначенное место.

Теперь предстояло заняться переписью в трех волостях: Моншакты, Карабулак и Кзылтопырак.

Мы приблизились к аулу известного в этих местах Нурмагамбета Сагнаева, прозванного в народе Паном, что значит надменный, высокомерный.

Дорогой я поинтересовался у сопровождающего, за что Пан получил от царя награду. И услышал в ответ следующее. Как-то раз царский наследник, путешествуя, прибыл в Омск. По такому случаю здесь был устроен неслыханный пир, на который съехалась степная знать со всей округи — именитые баи, высокопоставленные мырзы, волостные управители. В Омск, желая собственными глазами увидеть наследника, прибыла знать из Акмолинска, Атбасара, Кокчетава, Петропавловска, Каркаралинска, Павлодара, Баян-Аула и других мест. Чтобы отличиться друг перед другом, каждый вез с собой юрты, роскошное убранство, каждый старался своим богатством, пышностью затмить других. Пан Нурмагамбет превзошел всех. Он сумел привлечь особое внимание наследника тем, что среди роскошных юрт соперников поставил свою, украшенную золотыми узорами. Наследник удостоил своим посещением золоченую юрту и пил в ней кумыс из черной сабы, помешивая его серебряной мешалкой, украшенной драгоценными камнями. Помимо всего прочего Нурмагамбет пригнал на торжество три косяка молодых, разной масти, кобылиц. Наследник очень увлекался лошадьми, и угодливый Нурмагамбет подарил ему все три косяка с золоченой юртой в придачу. Долг, как говорится, платежом красен. Наследник наградил Пана серебряной медалью.

…Когда мы въехали в аул Нурмагамбета, невыносимо пекло солнце. Прежде всего хотелось утолить жажду, а потом уже повидаться с Паном.

Юрты табунщиков стояли на почтительном расстоянии от юрты Нурмагамбета. За сопкой, в низине, на зеленом лугу мы увидели четыре белоснежных, установленных попарно юрты. Между ними было не меньше сотни шагов, и, судя по тому, что трава осталась непримятой, жили здесь как будто чужие люди.