Тернистым путем

Мелисса только изредка прерывала говорливую женщину, и, между тем как она ее слушала, ее воображению представлялись привлекательные картины будущего, и она видела себя с Диодором, распоряжающеюся в доме Полибия, и вблизи себя, в большом имении Зенона, Александра с красивою, горячо любимою женою. Из сумасбродного, безрассудного юноши там, под наблюдением достойного христианина, должен был выработаться настоящий мужчина. Отец часто будет навещать ее и, разделяя ее счастье, снова научится любить жизнь. Только мысль о жертве, которую должен был принести страстный Филипп в пользу своего брата, и об опасности, угрожавшей Александру, нарушала по временам веселое спокойствие ее души, богатой теперь счастливыми надеждами.

Чем ближе подходила она к родительскому дому, тем радостнее билось ее сердце: там предстояло ей рассказать только хорошее.

Ключница, задыхаясь от скорой ходьбы, пыталась уговорить быстро идущую девушку вспомнить о ее шестидесяти годах и не бежать с такою стремительностью.

Мелисса охотно замедлила свои шаги, и когда обе женщины дошли до конца улицы Гермеса и у храма бога, которому она была обязана своим названием, повернули направо, отпустила свою любезную спутницу, потому что в этой тихой местности девушка не нуждалась в провожатых.

Итак, Мелисса осталась одна. Влево от нее лежали сады Гермеса, на южной границе которых стояли дома ее отца и его соседа Скопаса. Хотя ключница рассказывала ей только хорошее, но Мелиссе было все-таки приятно избавиться от необходимости слушать ее и свободно предаться собственным мыслям.

Ей не встречалось ничего, что отвлекало бы ее от них, потому что в этот час большой сад для народа посещался почти исключительно детьми с их няньками или людьми из соседних домов, направлявшимися в храм Гермеса и Артемиды или в маленькое святилище Асклепиоса[22], стоявшее в мимозовой роще у опушки сада. Этот маленький храм привлек и Мелиссу.

Он был ей хорошо знаком с тех пор, когда усилилась болезнь ее покойной матери. Как часто, бывало, она спешила сюда из дома родителей, чтобы помазать елеем камень алтаря, принести богу, дарующему больным исцеление, какую-нибудь маленькую жертву и искать утешения в молитве.

Сделалось жарко; Мелисса чувствовала усталость, и когда она увидела белые мраморные колонны, мерцавшие среди зелени, то не противилась своему влечению немножко отдохнуть в этом прохладном приюте и исполнить обет, который она дала самой себе несколько времени тому назад.

Как ни тянуло ее домой, чтобы сообщить отцу утешительные вести, волновавшие ее сердце так радостно, однако же она сказала себе самой, что ей не скоро представится снова случай незаметно для других выполнить то, что было у нее на уме.

Если когда-либо было подходящее время для того чтобы принести жертву для облегчения страданий больного императора, то именно теперь. Мысль, что великий Гален был, может быть, прав и что из бесчисленных подданных Каракаллы она единственная девушка, которая делает это для него, только укрепила ее в принятом решении.

Главный храм Асклепиоса, которого египтяне называли Имхотепом[23], находился при Серапеуме. Там отправлялся культ этого бога вместе с культом Сераписа и Изиды, и в нем участвовали египтяне, греки и сирийцы; а тот храм Асклепиоса, к которому подходила теперь Мелисса, посещался только эллинами.

Второй царь Египта из македонян, Птолемей Филадельф, выстроил его в добавление к храму Артемиды после выздоровления его супруги Арсинои от тяжкой болезни.

Он был мал, но представлял образцовое произведение греческого искусства. Статуи грез и сна у входных ворот и мраморная группа позади алтаря, изображавшая самого Асклепиоса и возле него сестру его Гигею и супругу Эпиону, облегчительницу страданий, причислялись знатоками к замечательнейшим художественным произведениям Александрии.

Как в чертах, уподоблявшихся чертам Зевса Олимпийского, так и в позе бога врачевания, опиравшегося на обвитый змеями жезл, изумительно прекрасно были выражены достоинство и доброта; а грациозное, полное обещаний благожелательство, с которым Гигея держала в руке чашу, как будто в ней она подавала страждущему выздоровление, было способно возродить надежду в больном, впавшем в уныние.

Вокруг густых волос бога обвивалась красиво сложенная повязка; у ног его лежало его животное, собака, и смотрела на своего господина, как бы умоляя его о помощи.

В клетке возле алтаря извивались змеи бога, и они, которым приписывали способность возрождать себя самих, обещали больным сбросить с них болезнь, как ехидна сбрасывает кожу. Власть змей над жизнью и смертью напоминала молящимся также и о власти бога – отсрочить кончину человека или же быстро нанести ему смерть.