Тесно, до одури тесно и остро… Терпкий мускусный запах бьёт в ноздри: свой и чужой, он мешается так, что с лёту не разделишь — да и зачем делить на своё и чужое? У самой кромки Изумрудного сна истончаются границы, отделяющие сознания, ощущения, впечатления — и вот уже Риэль чувствует, как её распирает болезненно великоватый член, и каждый толчок пронизывает насквозь, от кончиков рогов и до подошвы копыт.

То Ремул стонет в такт этим резким и быстрым толчкам, царапая землю и вырывая клочья травы, пока его ноющий член прижимается к животу — или сама Риэль? Перед глазами всё меркнет, плывёт, наслаивается: жар, теснота, острое, на части рвущее наслаждение — быстрее, ещё быстрее, только бы дотянуться, заполнить и вытравить, только бы…

Она кончает, взрывается всхлипом-всхрапом и всплеском пустого, бесплодного семени, и Ремул срывается следом — и оглушает Риэль эхом удвоенного оргазма. Она почти скатывается с его широкой спины, ослепшая, одуревшая; в движении возвращая себе эльфийское тело, наращивает дубовую кожу и падает в объятия сновидчески изумрудной травы.

Кажется, как и прежде — чужое химерное небо мерцает над головой, и Ремул одним лишь присутствием обещает, что не иссякла надежда, что вскорости всё наладится…

Было такое? Не было?

— Я на грани, — говорит, прикрывая веки, Риэль. — Я слишком давно существую на грани — с тех самых пор, как на моих глазах захлёбывался дымом Дарнас, и я не могла спасти и сберечь, как ни пыталась… Я на грани и я вот-вот рухну в бездеятельное отчаяние — в лучшем случае, — и ты уже не помогаешь, не хочешь мне помогать. Подкидываешь в костёр новые муки… Я не останусь и не вернусь, если ты снова предашь меня.

Ремул молчит — Риэль напряжённо вслушивается в его мерное, глубокое дыхание — и целую вечность спустя наконец отвечает:

— Я не враг тебе — и я никогда тебя не неволил. Ты дорога мне, и я не желаю тебе новых мук, но у тебя своя борьба, а у меня — своя. Им иногда лучше не пересекаться.

Риэль не знает, на что рассчитывала — наверное всё-таки на другое, — но странным образом она… довольна.

— Спасибо за честность, — откликается, улыбнувшись, друидка Риэль, и чувствует — в земле, и воде, и воздухе, и в огне, которым горит её сердце, — удивительное сродство с израненной Саргерасом планетой.

Азерот умирает, но глупо страшиться смертности, своей или чужой — и Риэль отказывается сдаваться, прорастая в гибнущий мир едкой, колючей терновой ветвью.

Сила, нужная для спасения, заключена в ней одной.