Терпень-трава

Тёплый! парной! мягкий! ласковый! просто желанный. Вначале довольно крупный, громкий, торопливый… Стеной будто. С усиливающимися громами и длинными раскатами… Прямо над селом и именно над центром… Низко-низко… Словно кто-то большой и тяжёлый гневно суетился там, на верху, прямо над крышами, трубы печные цепляя. Да не один будто. Взвод целый. Неведомые силы суматошно бегали там, из конца в конец небосвода, гремя булыжниками и чем-то тяжёлым. Расшвыривая всё на своём пути, сталкивая и грохоча. Пытаясь, казалось, разгромить, проломить неожиданно плотную преграду, отделяющую их от земли, от людей. Очень сильно, судя по грохоту, злились за облаками, нервничали. То словно холщёвые рубашки друг у друга на груди с треском рвали, борясь и рыча. То в бессилье громко топали ботинками, множеством, порой ботинок, как сороконожки, по грохочущему листами жести небосводу… От этого проскакивали искры. Острые, слепящие кривые молнии легко собой протыкали облачную вату, словно вилами сено. Рваные молнии, одна за другой, даже накладываясь, вспыхивали, на мгновенье высвечивая тёмный сумрак, вздрагивали, и тут же пугливо исчезали… Уступая – то тут, то там – накатывающемуся за ними грохоту. Порой, казалось, что грохот стоит везде. Как и водопад.

Страшно становилось от неуправляемого буйства громовых звуков…

Мелкая детвора, опасливо взвизгивая, нервно побегав по комнатам, в ужасе прятала головы в подушки, или сжавшись у взрослых на руках, замерла в страхе, закрыв глаза и уши… И взрослые, побросав все дела, притихли, с опаской поглядывали на окна… Молния – это тебе не грохот, это очень опасно. Тем более, если их много… Вон, как они себе в тучах полыхают!.. Более старшая ребятня, Толян, например, тот наоборот, во дворе в одних трусах под дождём сейчас скачет. «Правда-правда! Гляньте в окно, если не боитесь, гляньте!» Это он страх так в себе побеждает, волю свою закаляет. Раньше тоже прятался, а сейчас не может. Его просто насильно выталкивает теперь какая-то не ведомая сила на улицу. Чтоб побороться, чтоб доказать. Правда показать абсолютное спокойствие, что не боится, что ему трын-трава, он не может. Да это и невозможно, когда над головой у тебя всё время так оглушительно раскалывается и бабахает! Только поэтому он, пряча страх и прыгает, кривляется, приплясывает под водяными струями, хлопая руками по голому телу… Делает вид, что ему хорошо, весело. Что ему нравится плясать под нестрашный совсем грохот. Да-да, совсем не страшный, нет. «Вот смелый!» Ему из окон, конечно, машут руками, грозят… а он, улыбаясь, пляшет себе и всё. Ещё и присоединиться к своей пляске приглашает… «Да уж, щас!..» На Толяновом лице смесь ужаса, впеременку с восторгом переходящие порой в гордость… «И ничего ему! Совсем-совсем!..» А потому что смелый.

Ни одной собаки, ни домашней живности, ни пернатых каких на улице, конечно, нет. Всех разогнала по щёлям и укромным местам гроза. Расшвыряла. Безраздельно властвовала сейчас. Гуляла сама по себе, хулиганя и балуясь, хохоча и смеясь, гремя в небесные колокола, щедро поливая дождём, влагой…

«У природы нет плохой погоды…» Правильно! Точнее не скажешь. Всё в ней нужно, всё в ней важно.

Стихия!..

35.

С письмом мы провозились неожиданно долго. Гораздо больше чем два дня. Не думали, что так будет сложно. Взялись-то легко, и тут же встали… Оказалось, не мешки это с цементом таскать, или заявку на ГСМ с отчётом о расходовании финансовых средств составить… Жанр совсем другой. Эпистолярный. И набор слов, и воображение – всё нужно другое. Просто писательское. Но мы старались. Уж так старались… То вместе с Валентиной Ивановной принимались сочинять послание, то раздельно… А прочитав потом – рвали черновики. Не впечатляли нас сухие призывы к совести, к здравому смыслу, просто стоны… и прочая жизненная экзотика. Хотя, казалось бы, чего сложного? Люди, мол, земляки, пожалуйста, возвращайтесь домой. Нам без вас плохо. Мы погибаем. И все дела. Ан, нет! Не получалось. Ступорились. Причём, мешало то, что писали мы как бы на всю страну, на весь мир, считай. Читать нас будут, понимали, очень многие, и с пристрастием, внимательно. Сразу увидят: с душой человек писал или чиновник какой бездарный… Терялись от этого. Усугубляло ситуацию и то, что в обобщённом образе мы не видели конкретного «живого» лица, не видели его характера, привычек, нужных струн… Получалось ходульно, не интересно, вяло… А именно в том и был главный смысл письма, чтоб за живое взяло… Так мы и мучились с Валентиной Ивановной почти неделю, пока Мишель случайно краем глаза не глянул в наши исписанные страницы… Неопределённо хмыкнул, наморщив лоб, и…

На следующий день, к обеденному почти перерыву принёс в контору три листка. Три детских сочинения на тему «Что такое Родина». Одно написала Вера, там её фамилия стояла, другое подписал Толян, третье было без подписи. Мы как глянули в них, так и… обомлели. Это было именно то, что мы хотели. Что так безуспешно пытались создать. Причём, без пустых призывов и прочая. Ай, молодцы, ребята! Ай, умницы!..