Терпень-трава

– Конечно, умному, дельному, – дед светло удивился такой непонятливости. Заметил. – Я ведь теперь на переднем крае села стою. Как швейцар ровно, у своего шлагбаума. Лицо будто… Этот, как его, – италон. Во! По мне приезжие люди всё село ровняют: как я выгляжу, как с имя разговариваю, так и про всё село, значит, наше думают. Я должен по-современному теперь образовываться. А как же! Так, или нет?

– Ну, Егор Дмитрии, ты прямо философ у нас…

А Дарья Глебовна продолжает вслух и всё о своём, «о девичьем»:

– А я говорю, хорошо бы сейчас здесь Гимн пришёлся… Как раз бы к месту!

– Нет, вот под навесом, во дворе, он лучше будет, Глебовна… Акустика для него здесь не та… Низко, места мало… Балки, перегородки… то сё…

– Места?! – запнулась Глебовна, по-новому оценивая сценическое – школьное – пространство. Даже остановилась, почти физически представив его мажорную – здесь – патетически взрывчатую музыкальную мощь Гимна. Подумалось: если сыграть его как положено, всем составом, да со всеми вольтами, да со всеми нюансами – никакая изба, пусть и отремонтированная, такого накала не выдержит, развалится. Хоть школой её, хоть как назови… Так она это себе представляла… Поразмыслив, Глебовна согласно кивнула, произнесла. – Да! Для Гимна – да! Он простора требует… И крыша может не выдержать… Это точно. – После этого вздохнула уже легко и свободно, как человек неожиданно спасший человечество от, например, стихийного бедствия. Умиротворённо сказала кому… себе, кажется. – Ну ладно, потом, так потом… Ай-да, что ли…

Гуськом вышли на крыльцо, столпились там, глядя под ноги, отыскивая свою обувь…

– Чегой-то кости сегодня ломит, – косясь на безвинно чистое небо, поёживаясь при этом, заметил Егор Дмитрии. – К дождю, однако.

– Нет, не похоже… Хотя… Душновато, да.

– И тихо, гля… И мошки много.

– Во-во. Тихо, – усмехнулся дед. – А у меня в это время всегда ломота наступает. Я ж говорю, у меня верный барометр в костях тикает. Во всём теле сразу. Что тебе метеобюро.

– И хорошо бы, если бы дождик сподобился, – поддержала идею Людмила Леонидовна. – Уж руки отваливаются целыми днями воду на огород таскать. Это ж какая прорва ему нужна. А сил то уж… кот наплакал. Хотя бы дождичек пусть…

– Будет-будет. Я говорю будет. Должён быть, – уверял дед. – Нутром чую…

– Ой, хорошо бы, а то земля уже почти спалилась…

– Готовьте, люди, кадушки, будет вам дождь… – тоном пророка вещал дед.

– А вам не надо?

– И нам тоже…

– Ну, дядь Егор, смотри, если соврал, – шутливо пригрозила Зимина Вера Григорьевна, и заторопилась. – Пойду бельё с верёвки сниму. Костя, – Позвала мужа. – Константин… Пошли поможешь мне бельё снять – дождь будет.

– Кто это тебе сказал, Верунчик? – Услыхав, спотыкается об порог Зимин. Который не только баритонист, в местном духовом оркестре, но и муж, по совместительству, жены своей – Веры.

– Дед Пихто сказал, вот кто, – с ухмылкой за неё ответил Егор Дмитрии.

– Пойди, помоги женщине бельё снять… Коли просит. Заждалась!.. – Довольный своей ещё одной важной полезностью, многозначительно ухмылялся дед. – Не пожалеете.

И точно…

К вечеру, тучи, словно и вправду притянутые дедовым ревматизмом, как он собственно и предсказывал, послушно собрались над селом. Насупились, сгустились, уплотнились, наползая друг на дружку провисли, ворча и огрызаясь, раздумчиво прицелились, выбирая нужное место… Остановились наконец, пыхтя и клубясь, будто присаживаясь… Всё в природе послушно замерло в душном, безвольном оцепенении… Экая махинища накатила! Ужас! Тут же, как всегда с запозданием, проскочил игривый ветер. Вот, неслух! Где болтался? Под отдалённое ворчание облаков, ветер усердно шаркнул своей невидимой сильной метлой по изгородям, домам, речной глади, лугам и лесным верхушкам… Подняв вихревую пыль, подготовил пространство, будто ковровую дорожку под ноги кому постелил… Подслеповато оглянулся туда-сюда: всё ли успел, и – немедленно растворился, как и не было его. Место уступил. Тогда только и сыпанул – ну, вот, пожалуйте, вам! – долгожданный дождь.

Не сыпанул, а прорвался. Будто и сам этого очень хотел.

Ливень.