Терпение дьявола

Лудивина сомневалась, что здесь можно найти хоть что-то полезное – коллеги потрудились на славу. Однако ей было интересно взглянуть на тесный мирок Силаса, чтобы понять, что толкнуло его на преступление. Глядя под ноги, она осторожно пробралась в середину комнаты и склонилась над развалившейся стопкой книг. Там были два первых романа о Гарри Поттере – интересно, он забросил сагу или дочитал до конца? Еще нашлись воспоминания Раймона Доменека и Златана Ибрагимовича – значит, мальчишка увлекался футболом. Следующая книга привлекла ее особое внимание – «Над пропастью во ржи» Сэлинджера со смятыми страницами. Лудивина подняла томик и перелистала.

– Это его любимая книга, – сказала с порога Линда Журден, стоявшая рядом с Сеньоном.

История о трудном взрослении, лишенный иллюзий взгляд на отрочество. «Роман, подходящий для его возраста», – подумала Лудивина. Значит, Силас любил читать.

Под небольшим телевизором валялась опрокинутая коробка с развалившимися DVD, рядом стояла PlayStation, но дисков с играми почему-то не было – только фильмы, в большинстве боевики, и несколько комедий.

– Я вижу тут игровую приставку… А игр у него не было? – спросила Лудивина.

– Ваши коллеги все забрали. У него были в основном спортивные игры и пара… «стрелялок».

«Ну вот, – подумала Лудивина, – если это попадет в прессу, опять пойдут разговоры о том, что жестокие видеоигры – корень всех зол».

На самом деле увлечение «шутерами» в худшем случае может быть всего лишь симптомом. Ни одна игра, ни один фильм, ни одна книга не способны нанести серьезный ущерб человеческой психике и деформировать ее настолько, чтобы вызвать душевное расстройство или какие-либо отклонения в развитии. Лудивина терпеть не могла болтовню некомпетентных людей на эту тему – всю ту чушь, что они несли, предлагая обществу простое объяснение существующего повсюду насилия и желая снять с него ответственность за это.

Лудивина повернулась вокруг своей оси, рассматривая комнату.

Здесь не было никаких намеков на то, что ее обитатель долгое время вынашивал в себе гнев и злобу, без которых он не смог бы пойти и открыть огонь по десяткам пассажиров поезда. Неодолимое желание сеять смерть и ужас ни в чем не проявлялось здесь, в его убежище, где он вынашивал свои чудовищные планы. Неужели Пьер имел такое сильное влияние на Силаса, что сумел внушить ему собственные извращенные фантазии о смерти?

Если так, Силас должен был оказаться чересчур внушаемой личностью, слабым человеком с податливой психикой, который не мог обойтись без образца для подражания, модели поведения, ориентира, или просто хотел, чтобы им управляли ради собственного спасения. Неужели он был настолько уязвимым и подверженным чужому воздействию?

– Ваш сын совершал неудачные попытки самоубийства, мадам Журден? – Захваченная собственными умозаключениями, Лудивина позабыла о деликатности и теперь смутилась под сердитым взглядом Сеньона. Она уже хотела извиниться, но Линда, слишком занятая своим большим горем, чтобы обращать внимание на мелочи, ответила:

– Нет. То есть, насколько мне известно, не совершал. Но в прошлом году муж увидел у него свежие шрамы на предплечьях. Десятки заживающих порезов, сделанные ножом. Муж на него тогда наорал. Мы не сумели понять, что это был призыв Силаса о помощи…

Она прикрыла дрожащий подбородок рукой, в которой дымилась сигарета, и снова затянулась голубоватым ядом. Дым, заполнив легкие, привел ее в чувство, словно, кроме табака, ничто уже не могло поддерживать видимость жизни в этом изнуренном, лишенном последних сил теле.

– Вы знаете, о чем Силас и Пьер разговаривали, оставаясь наедине? Они ведь встречались здесь, в этой комнате?

– Нет, большую часть времени они проводили не дома.

– Силас часто упоминал о друге? Он рассказывал вам что-нибудь о Пьере?

– Нет, Силас знал, что Пьер мне не нравится, и все время упрекал меня за это. Но тут он был несправедлив, потому что это ведь я возила его к Пьеру в больницу.

– Пьер получил травму?

– В каком-то смысле. После похорон отца у него случился… нервный срыв.

Последние два слова Линда произнесла сквозь зубы, так, будто в этом было что-то постыдное, и Лудивина перестала удивляться, что Силас не рассказывал родителям о своих психологических проблемах – похоже, они считали это пустыми капризами. Однако она сразу отругала себя за то, что судит людей, о которых почти ничего не знает. Женщина, стоявшая перед ней, потеряла самое дорогое, что было у нее в жизни, она была опустошена, разбита горем и едва держалась на ногах. Ее существование в один миг обернулось настоящим кошмаром, из которого нет выхода, и теперь ей суждено вечно носиться по крутым американским горкам – кабинка уже не остановится.

Линда между тем продолжала говорить, словно не замечая ничего вокруг:

– Пьера тогда положили в специализированную клинику на севере.

– То есть в психиатрическую больницу?

– Да, но формально это называется «дом отдыха».

– Вы сказали «на севере»… Где-то в районе Лилля? – Лудивину при мысли о свежевателе кольнуло предчувствие верного следа.