Терпение дьявола

Патрик натянул кепку обратно на голову и прижал к носу указательный палец – самый вонючий из пальцев, потому что ему находится применение чаще, чем остальным, и он собирает разнообразные запахи, – но это не помогло. От пальца не пахло ничем особенным настолько сильно, чтобы перекрыть вонь линолеума, которая начинала действовать Патрику на нервы. Тогда он засунул руку в штаны, пролез под резинку трусов и потер кожу между мошонкой и ляжкой. Он заметил, что именно в этом месте воняет особенно сильно. Не от пениса и не от самой мошонки, а именно от этой складки, которая собирает в себе пот за целый день ходьбы. Даже запах в самой глубине пупка ни в какое сравнение не идет.

На этот раз указательный палец выполнил свою задачу – он вонял достаточно крепко, чтобы забить запах гнили. Патрик провел пальцем туда-обратно по верхней губе – словно аккуратно наносил невидимый слой на бутерброд из запахов, – и, окончательно успокоенный, похлопал себя по животу, обтянутому футболкой. Жирное пузо вяло колыхнулось.

Патрик был доволен донельзя. Все готово, как и было условлено, никаких задержек. Свои маршруты он знает наизусть в мельчайших подробностях, и если придется импровизировать, справится без проблем.

Хотя предпочел бы этого не делать.

Патрик любил все планировать заранее и действовать точно по плану.

Сюрпризы вызывали у него стресс.

И все же пришлось в последний момент отложить отъезд и сдвинуть весь план на пять дней вперед! Но не по его вине, это все из-за ТОМЗа, вместе с которым они родили слегка безумную, но потрясающую идею! ТОМЗ потребовал переделать план. К счастью, не понадобилось все просчитывать заново, тогда бы вообще все рухнуло. Изменения коснулись только отъезда и первых километров – в конечном итоге они ни на что не повлияют, Патрик вынужден был это признать, но поначалу поправки в скрупулезно выверенном плане вызвали у него недовольство. Тогда ТОМЗ нашел нужные слова, чтобы успокоить его и утешить. ТОМЗ всегда находит нужные слова.

Сейчас Патрик точно знал, что он будет делать.

Завтра день для него начнется очень рано. Он отправится в депо, чтобы реквизировать транспортное средство. Это первый пункт плана. Дальше надо действовать последовательно, этап за этапом.

Ох какое будет путешествие!

Патрик приподнял карты, и на столе в свете голой кухонной лампочки заблестело хромированное дуло револьвера. Это всего лишь вежливая форма обращения к людям. Чтобы ему не сказали «нет».

А неподалеку лежал костюм для рая.

Костюм для рая нужен, чтобы не пришлось никого принуждать.

Чтобы ему сказали «да». Чтобы сразу согласились за ним пойти.

Он всегда мечтал о групповом путешествии.

44

Три цифры на двери кабинета приветливо встретили Лудивину, вернувшуюся после обеденного перерыва: «666».

Было похоже на номер вызова какой-нибудь экстренной службы.

«Номер, чтобы бросить вызов», – поправилась она in petto[61].

Ночное нападение почему-то совсем не давало о себе знать: Лудивина не чувствовала ни подавленности, ни опустошения и не понимала, в чем тут причина – то ли в таблетках доктора Леманна, то ли в возможности снова погрузиться в работу с головой. Разумеется, за несколько часов размышлений она в полной мере осознала, что ее жизнь была в руках психопата, всецело зависела от его прихоти, катилась фишкой по игорному столу, и ее пробирала дрожь, но это было еще не самое худшее. Ужаснее всего был сам факт его вторжения. Он вломился к ней в дом. Этот гад проник в ее личное пространство, пока она расслаблялась в горячей ванне. Он видел ее голой, смотрел, как она корчится на мокром кафеле, прошелся по квартире, облапал вещи, вел себя по-хозяйски – вот что было для Лудивины абсолютно нестерпимо. Она не находила разумного объяснения, но это было именно так. Близость смерти ее напугала – не более того. Самым сильным потрясением стало нарушение естественного хода вещей, осквернение чужим присутствием привычного, отлаженного и надежного быта.

Нет, психологической травмы ей это не нанесло. Только поцарапало.

Гильем вернулся позже всех, сияя улыбкой от уха до уха, – он пообедал в компании с невестой. И Лудивина опять заблудилась в собственных чувствах – то ли завидовала счастливому влюбленному, парящему на своем облачке, то ли ее воротило от этой слащавой идиллии после пережитого ночью кошмара. Она предпочла не углубляться в самоанализ на эту тему из опасения прийти к выводу, что все-таки завидует. Лудивина никогда не считала себя романтической барышней и меняться не собиралась, уж точно не при нынешних обстоятельствах.