ТерпИлиада. Жизнь и творчество Генриха Терпиловского

Виктор Иванович считает, что гонения на джазистов – или джазменов, кому как больше нравится, – начались раньше, с 1946. После «оттепели» опять взялись. При Хрущеве началось это самое «разгибание саксофона»: не преподавали в училищах тогда ни шестиструнную гитару, ни аккордеон, ни тот же саксофон. «Не наши» инструменты, считалось, не русские, космополитические. Программы пересматривали, перетряхивали, иностранные произведения не давали играть. На иностранном языке тоже никто уже не пел.

– А удалось этим гонителям своего добиться – отбить у вас всякое желание играть джаз? – интересуюсь я у Голдобина.

– Нет, нисколько! – ответил мой собеседник. – Я в армии, конечно, не занимался джазом. Но форму старался поддерживать…

Из воспоминаний тех, кто был знаком с Терпиловским, поначалу вырисовывался образ какого-то идеального человека. Наверное, была в нем какая-то черточка, которая не нравилась?

В. И. Голдобин, ветеран пермского джаза, честно признается:

– Не знаю такой. Я лично не нахожу в своей памяти ничего отрицательного.

Примерно в то же время, в конце 1980-х – начале 1990-х, я решил записать воспоминания своих коллег по редакции «Вечерки». Начал с журналистов, которые были старше меня, они лучше знали Терпиловского.

Владимир Иванович Аборкин, наш «Карл Маркс» (такой же мудрый, плюс пышная борода, шевелюра), не только работал с текстами «почетного рабкора», но и сам писал для композитора тексты. По списку Г. Терпиловского, в период с 1968 по 1972 год им написаны на стихи В. Аборкина четыре песни: «Песня о Камском бульваре», «Песня о Чарджоу», «Эх, Мотовилиха!», «Уральское небо». Не все они выдержали проверку временем, но «Уральское небо», к примеру, нередко включали в концертные программы, эту песню исполнял солист оперы В. Елин.

– Наше творческое содружество основывалось на взаимном интересе, – рассказывал мне Владимир Иванович. – Что скрывать, хотелось бы мне сейчас, задним числом, поговорить с Генрихом Романовичем. О многом, например о той же Польше (у меня мать полька)… О стихах… Он мне никогда не читал своих стихов, но я знал, что он сам их писал. Я сейчас-то понимаю, что мои тексты несовершенны. Надо делать поэзию, а не политику, но ведь и сегодня многие не понимают этого! Ну, отдали дань, как говорится. Терпиловский писал все – но не как грешник. Для него эти песни были и формой заработка, и способом существования, попробовать себя хотелось. Например, свой знаменитый «Марш милиции», или «Марш 02» он написал ночью. Позвонил ему генерал – он и загорелся, за ночь сочинил. Генрих Романович – человек из другой эпохи. Я к нему, кстати, обращался только на «вы»…

Борис Матвеевич Львов, редакционный пересмешник, невозмутимый юморист (вел клуб юмора в газете), при разговоре о Терпиловском становился до странности серьезен.

– Приходил он к нам часто, приносил рецензии, статьи. И каждый раз это была встреча с истинной, врожденной интеллигентностью. Несмотря на разницу в годах, он никому не говорил «ты». А так как называть нас, сопляков, по имени-отчеству было смешновато, обращался он к нам уменьшительно-ласкательно: Галочка, Боренька, Валенька – и обязательно на «вы». Довелось мне однажды встречать в одной компании с ним и его супругой какой-то праздник. И он, самый старший по возрасту, оказался самым скромным. Говорил меньше всех. Зато доброжелательно всех слушал и улыбался… Таким человеком Пермь должна гордиться.