Терпкое вино любви

Он греб, как сумасшедший, поднимая тучи брызг и окатывая ими разомлевшую Ольгу. Она тоже поднялась и села, безуспешно пытаясь осознать, что же происходит. Мишель прямо в одежде спрыгнул в воду, подтянул лодку к берегу, потом перенес на руках Ольгу и поставил ее в траву. Лодку он привязал к прибрежному дереву и посмотрел на часы.

— Бежим!

— Куда? — спросила Ольга, увлекаемая Мишелем куда-то в чащу.

— Как куда? За лавандой!

Они все больше углублялись в лес, пока не выбежали на небольшую полянку, заросшую голубыми цветами.

— Это и есть лаванда? — спросила Ольга и присела на корточки, чтобы получше ее рассмотреть.

Мишель встал на четвереньки, опустил лицо прямо в траву и глубоко вдохнул. Лицо его вдруг исказила гримаса, он принялся хватать ртом воздух, глаза закатились, и, в конце концов, тело его безвольно рухнуло набок.

— Мишель! — встрепенулась Ольга. — Мишель, что с тобой? — она бросилась к его лежащему в траве телу, повернула к себе его лицо и похлопала по щекам.

Мишель не шевелился. Тогда она осторожно уложила его на спину. Торопливо потрогала рукой лоб. Затем схватила запястье руки и сосчитала пульс. Пульс показался ей учащенным.

— Мишель! — снова окликнула она.

Ресницы его слегка вздрогнули. Тогда Ольга наклонилась над ним и попыталась потрогать его лоб губами, так всегда делала ее мама, когда хотела проверить, не поднялась ли у Ольги температура. И вдруг Ольга почувствовала, что ее крепко обхватили горячие руки… Не успела она ничего понять, как внезапно оживший Мишель впился в ее губы глубоким, сметающим все преграды поцелуем. Они были совершенно одни. Ольга вдруг поняла, что ждала этого момента с самой первой их встречи, только не хотела себе в этом признаться.

Мишель, не отрываясь от ее губ, расстегивал пуговицы на бриджах. Затем жалобно скрипнула молния на его голубых джинсах. Он обхватил Ольгу за плечи и вместе с ней приподнялся.

— Ты не боишься злых насекомых? — спросил он, заглянув ей в глаза. В его взгляде было нескрываемое нетерпение.

— Не боюсь, — ответила Ольга.

— Ну тогда раздевайся.

Ольга вспомнила, что «начальник всегда прав», и невольно улыбнулась. Кажется, она готова сделать все, о чем бы он ее ни попросил.

Мишель быстрыми пальцами расстегнул свободную рубашку (она была тоже модного цвета хаки и необыкновенно шла к его глазам), а затем стянул джинсы. Под джинсами оказались черные с лиловой полосой плавки. Ольга тоже быстро сбросила с себя одежду. Через секунду они уже стояли друг перед другом — нагие и первозданные, как Адам и Ева. Ольга боялась смотреть на него ниже пояса, хотя глаза ее так и манило туда, словно магнитом. В первый месяц их близости с Левиным (теперь Ольга называла его про себя только так) она ужасно стеснялась смотреть на то, что так сладко проникало внутрь ее тела и доставляло ей столько наслаждения. Потом Левин постепенно приучил ее к этому. Ольга помнила первый раз, когда она с изумлением и любопытством рассмотрела это создание природы и даже решилась потрогать его руками… Но сейчас ею овладела скованность — все-таки она не была еще зрелой женщиной. Она заметила только, что кожа у Мишеля гладкая и тоже смуглая, как у ее прежнего любовника. Поймав себя на этой мысли, Ольга поморщилась — неужели она теперь так и будет их сравнивать?

Мишель понял ее гримасу по-своему.

— Ты что, боишься, глупая? Если у тебя опасный день, то ты просто скажи, для меня это не проблема…

К счастью, у Ольги был безопасный день. Но ее искренне тронула его забота.

— Не беспокойся за меня, я все знаю, — сказала она и слегка поежилась от налетевшего ветерка.

Соски ее тут же напряглись и затвердели.

Мишель расстелил на траве свою широкую рубашку и джинсы. Затем он подошел к Ольге вплотную, осторожно взял ее на руки и отнес на это импровизированное ложе. Он старался не показывать своего нетерпения, но по его учащенному дыханию Ольга чувствовала, что внутри у него все уже кипит. Пока он нес ее, она ощущала ягодицами его горячий, плотно прижатый к животу фаллос…

Но когда они легли на траву, с Ольгой произошло что-то странное. Сама не зная почему, она почувствовала внутри какой-то невидимый барьер, мешающий ей подниматься на пик страсти. Как будто кто-то строго сказал ей: «Не смей». И она не могла его ослушаться. Желание ее лопнуло, как детский шарик.