Терпкое вино любви

— Пойми, Мишель, она уехала в свою вонючую Россию, к своим вонючим красным… И они ее больше не выпустят. Наверняка кагэбэшники выследили вас, когда вы шлялись в обнимку по Парижу. Она у них на заметке. Разве ты не читал про их советские порядки? Опомнись, Мишель… Очнись от всего этого бреда. Хочешь, я тебе в этом помогу… Пойдем со мной… Я буду активной сегодня… Я сама доведу тебя до грани…

— Клер! — Мишель поднял глаза и перехватил ее пылающий взгляд. — Ты очень красивая. Ты хорошая во всех отношениях. Ты просто замечательная девушка. И я завидую тому парню, которому выпадет честь все это оценить. Но я занят, Клер. Я уже принадлежу другой… Я обещал самому себе, что…

Клер вдруг оттолкнула его, стащила с ноги золотую туфлю с черной шпилькой и изо всех сил швырнула ее в стеклянную дверь. Осколки с оглушительным звоном посыпались прямо в комнату, где в темноте танцевали гости.

— Дерьмо! — истошно выкрикнула она. — Ты просто дерьмо! Ты специально приперся сюда, чтобы изводить меня, чтобы испортить мне день рождения! Чтобы я выслушивала от тебя всю эту детскую чушь! — она повернулась и, хромая в одной туфле, побежала вокруг дома по террасе, потом грязно выругалась, стянула вторую туфлю и выкинула ее прямо в палисадник.

В комнате включили свет. Гости гурьбой высыпали на террасу. Там стоял растерянный Мишель. Не выдержав направленных на него насмешливых, укоряющих и просто любопытных взглядов, он рванул сквозь толпу, сбежал по лестнице и впрыгнул в машину. «Бежать! Скорей бежать отсюда, от этой мишуры, от пустого веселья, от досадного и нелепого поражения в матче…» Он резко надавил на газ и через минуту уже мчался по ярким улицам ночного Дефанса…

Пока последние гости не покинули ее дом и шум мотора не растаял в ночной тишине, Клер не открыла запертую дверь своей спальни. Сколько ни стучались в нее гости, сколько ни просили открыть, Клер оставалась неумолима. Накрывшись с головой пледом, она плакала. Ее душила обида. Как это так, она богатая, красивая, из хорошей семьи девушка, оказалась на чашах весов с какой-то русской дешевкой?! Сам факт казался ей унизительным. Мало того, дешевка умудрилась ее перевесить!

Клер сбросила сверкающее платье и, надев длинную футболку на голое тело, вышла из спальни и прошла в гостиную. Здесь было прохладно. Сквозь разбитую стеклянную дверь дул ветерок и развевал белую прозрачную штору. Клер подошла к столику с напитками, налила себе бренди и опустилась с рюмкой в кресло, то самое, где еще недавно сидел Мишель. «Чем только она его взяла? — думала она. — Ну, смазливая мордашка… Ну, фигура… Мало таких, что ли? Надо же, из-за нее даже трахаться отказался… Нет, он просто заболел», — заключила она и сделала маленький глоток бренди. Напиток обжег ей губы и язык. И вдруг Клер увидела возле кресла знакомую белую спортивную сумку. Это была сумка, которую в спешке забыл Мишель.

Клер лениво потянулась к ней, поставила перед собой между раздвинутыми коленями и задумчиво расстегнула «молнию». В сумке лежала ракетка в чехле, пластиковый контейнер с мячами, полотенце, пакет с теннисной формой и еще какие-то мелочи. Клер вытянула из пакета белую смятую футболку с надписью «Ecole Polyt'echnique» и прижала ее к лицу. Она по-прежнему хотела Мишеля. Даже после скандала она хотела его ничуть не меньше, а может быть, даже больше. Но это лишь злило Клер. Она снова пошарила рукой в сумке и извлекла портмоне. С досадой бросила обратно. Потом вытянула пачку сигарет «Галуа» и отправила следом. И вдруг в боковом кармане она нащупала конверт. Письмо! Она осторожно достала его и впилась глазами в адрес. Письмо отправлялось в СССР! Коломиец Оле. Ну и фамилия, язык можно сломать! Нет, она не будет женщиной, она не будет француженкой, если сейчас же не распечатает и не прочтет его.

Клер помчалась на кухню, поставила на огонь кастрюлю с водой и, пока закипала вода, нервно ходила из угла в угол. Она распечатала конверт, не повредив его. Дрожащими пальцами Клер развернула письмо и стала читать:

«Милая Оля-ля!

Я снова тебе пишу. Не знаю, получила ли ты мое первое письмо? Ночью так тяжело сидеть одному и думать о том, что завтра мы тоже не увидимся, что я решил опять выплеснуть свои чувства на бумагу и переправить их через тысячи миль к тебе.