Терпкое вино любви

Она вдруг со стыдом вспомнила их последнюю встречу, его робкий и от этого еще более гадкий поцелуй. Тогда у нее все перевернулось внутри. Слишком уж привыкла, привязалась она к Мишелю. Ей казалось, что только он может дотрагиваться до ее тела, касаться губами ее рта… Это был своего рода шифр, при помощи которого с волшебной легкостью открывался ларец ее ощущений. Но теперь, наверное, и шифр бы не подействовал. Прошло столько дней, столько часов горького одиночества, что Ольге уже вообще не хотелось никакой любви. В больнице она еще страдала и мучилась, металась на серых застиранных простынях и звала Мишеля. Но только до тех пор, пока не получила записку от Жанны Константиновны. Наверное, Надин права: новые сильные потрясения способны затмить все. Смерть бабушки заставила Ольгу забыть и о своих отвратительных синяках, и о вожделенном Париже, и даже о несчастной любви. А со временем желание в ней стало потихоньку угасать — как костер, в который забыли подбросить дров. Мишель так и не пришел к ней. Теперь Ольга уже не сомневалась, что это конец.

Много раз в эти дни Ольга прокручивала в голове всю цепочку событий, пытаясь подойти к истоку и отыскать крайнего. И всякий раз цепочка заканчивалась этой дурой — Лилией Штраль. Получалось так, что именно она убила бабушку Капитолину. Если бы у нее в квартире не было этих идиотских картинок, то Ольгу бы не стали вызывать в КГБ. Если бы ее не стали вызывать в КГБ, то она бы не рассталась с Мишелем. Если бы она не рассталась с Мишелем, то он провожал бы ее вечером домой, и эти ублюдки не посмели бы на нее напасть. А если бы они на нее не напали, то бабушка не разволновалась бы и не попала в больницу… И не умерла. Значит, во всем виновата Лилия Штраль. Где она теперь? Уехала в свою Тьму-Таракань? Или ее упекли кагэбэшники? Впрочем, какая теперь разница — бабушку все равно не вернешь. И Мишеля тоже…

2

На следующий день Ольга позвонила Васе Савельеву. Для этого ей пришлось спуститься во двор и пройти пол квартала до телефона-автомата. Вася, к счастью, оказался дома и сам подошел к телефону.

— Оля? — раздался в трубке его неуверенный голос, как будто он не поверил своим ушам. — Это ты? Как ты поживаешь, Оля? Я… — он смутился и обрадовался одновременно. — Я все знал про больницу, про бабушку… И про Париж тоже… Поздравляю… Нет, извини… Я не то хотел сказать… Извини, что я не пришел к тебе в больницу. Я хотел, но думал, что ты не захочешь меня видеть…

Ольга с трудом прервала этот поток извинений. Она почувствовала, что у нее начинает болеть голова. После травмы с ней еще иногда это случалось.

— Не нужно, Вася, — мягко оборвала его она, — не нужно это говорить. Все ведь понятно и без слов. А если я тебе сама позвонила, значит, я точно хочу тебя видеть.

— Спасибо. Я рад…

— Понимаешь… Дело в том, что у меня к тебе есть просьба. Надеюсь, она не слишком тебя обременит.

— Ты ничем не можешь меня обременить, Оля, ты же знаешь. Ну, что у тебя за просьба?

— Я бы хотела, чтобы ты сделал для меня несколько фотографий.

— Всего-то! Это для меня пара пустяков. Как мы договоримся, ты приедешь ко мне?

— Нет, на сей раз ты будешь моим гостем. А фотоаппарат захвати с собой.

— Когда приезжать?

Ольга взглянула на часы. Был час дня. «Хорошо бы к его приходу немного прибраться и купить что-нибудь к чаю», — подумала она.

— Приезжай около четырех.

— Хорошо! Жди!

Повесив трубку на рычаг, Ольга вдруг расхохоталась. Она стояла в разогретой солнцем телефонной будке и сотрясалась от смеха. Ольга представила себе, как это выглядит со стороны: девица в темных очках стоит в телефонной будке и покатывается от смеха… От этих мыслей у Ольги начался новый приступ, и она уже не могла остановиться. Ей удавалось заставить себя сдержаться на несколько секунд, затем ее вновь начинал душить смех. У нее даже слезы выступили на глазах. В конце концов она успокоилась и с каменным лицом вышла на улицу. Она так и не поняла, что ее так рассмешило. «Истеричка…» — пробормотала Ольга себе под нос и принялась искать в кармане джинсов деньги — у нее осталось рубль пятьдесят. В последние дни она старалась экономить, чтобы сберечь побольше денег на поездку. Студентам разрешали менять рубли на сумму пятьсот франков, и ей хотелось взять с собой денег по максимуму. «Куплю хлеб, сыр и земляничное печенье, — решила она, — вполне прилично для чаепития. Кажется, в холодильнике еще есть немного сливового джема…»

Быстро сделав покупки в магазине, который занимал первый этаж их дома, Ольга впорхнула в свой подъезд. Погруженная в свои мысли, она торопливо поднималась по лестнице (лифт в подъезде до сих пор не работал), как вдруг ее окликнули:

— Соседка! Ольгуха!