Терра Инкогнита

Уже спустя какие-то полминуты, после того, как гази аль-Хашими потерял парня в плаще из виду, орта баши ас-Сабаха обратилась в бегство. Смутный вихрь мелькал меж задавшими стрекача доблестными воинами, и то один, то другой оседали на землю, орошая камни и пыль алым. Сам Франсуа ас-Сабах лежал на спине, широко раскинув руки, а вместо лица у него было кровавое месиво. Винтовка с богато изукрашенным золотыми арабесками ствололом валялась тут же, будто простая никому не нужная палка.

— Где же он, где? — Жан-Поль всё-таки надеялся подловить момент и прикончить безумца.

Нет на свете никого и ничего, кто не помер бы от достаточной порции свинца в организме — это он знал точно. А потому, когда храброму гази показалось, что он наконец засек виновника гибели лучшей орты авангарда армии эмира Эмманюэля аль-Бореза, да продлятся его годы, то ни секунды не сомневаясь аль-Хашими приложил винтовку к плечу и прильнул к прицелу.

Шестое чувство заставило его оторваться от оптики и оглянуться — только для того, чтобы краем глаза увидеть крепкую ладонь, которая бьет его по уху, отправляя в долгий полет к грешной балканской земле с вершины старой башни.

* * *

— Кур-рва! Ебем ти у мозак! — Лука Стоянович, видавший виды матерый волк, с таким еще не сталкивался. — Шелта, конечно, бойцы знатные — но этот парень не человек! Он је само чудовиште!

— Нет, — сказал старый полковник Йован Обрадович. — Он је убица чудовишта. Чета, у оружје! Сегодня мы отобъем старый город.

Четники хватали винтовки, строились в цепи и, во главе своими вожаками, выпрямив спины и широко шагая, двинулись вперед.

— Тамо, далеко, далеко от мора… — эта песня могла быть и боевым маршем.

Они были готовы к бою, готовы лицом к лицу встретиться со свирепыми сарацинами, и решить вековой спор, изгнав исконного врага за Дунай. Тогда — старый город вернет себе имя, и зазеленеет Калемегдан, и крест засверкает золотом над собором святого Савы, а башни и бастионы древней крепости обновятся и украсятся гербом — с белым крестом и четырьмя буквами «С». «Само слога спасе…»

Но — ни единого выстрела не прозвучало навстречу храбрым четникам. Они шли сквозь развалины, полные трупов. Восемь полных орт сарацин было уничтожено здесь, в этих закоулках. Мало кто из них успел сделать хотя бы выстрел до того, как ему раскроило череп револьверной пулей или горло было перехвачено невероятной остроты лезвием.

— Все как он и обещал, — сказал полковник Обрадович. — Несколько сотен сарацин до заката. Теперь мы можем и не взрывать мост. А что? Парней переоденем в этих клятых гази, девчат — спрячем… Пусть катят сюда эту свою хаубиц батерија, мы ее тут прямо в крепости и поставим… И ни один черт-дьявол на мост не сунется, если мы этого не захотим.

— Змей, чистый змей! — усмехнулся Стоянович. — А если они не купятся — у нас тут семь тысяч стволов, мы Панчевский мост так причешем из винтовок, что сарацины кровью умоются…

Они ведь не понесли потерь при атаке на старый город. Не было жаркого штурма и кровопролитной рукопашной — и теперь в будущее четники смотрели без опаски.

— А сам-то шелта где?

— Сидит на мосту, ноги свесил — и ими болтает над Дунайскими водами. И вроде как сам с собой разговаривает, в зеркало глядя. Можда, е полюдео?

— А ты бы рассудком не тронулся, если бы почти тысячу человек за день прикончил, а, Йованко?

Йован Обрадович цыкнул зубом: это Лука верно подметил. Но проблемы шелта — это проблемы шелта. Главное было сделано — старый город захвачен без потерь, вся деспозиция военных действий менялась — и об этом следовало сообщить королю. А еще — закрепиться здесь, и на той стороне реки — тоже.

Стоянович уже носился как угорелый, рассыпая во все стороны проклятья и поторапливая четников:

— На посао момци и девојке! Брже! Брже, ебем ти майку!

Старый город со стороны реки стремительно покрывался сетью окопов, провалы в стенах закрывались мешками с песком, укреплялись свежей кладкой.

* * *