Terra Interna

В морге было очень тихо. Патологоанатом извлёк тельце девочки из картонной коробки, словно новую куклу из игрушечного магазина, и уложил на холодный секционный стол. Ловкими рациональными движениями он начал постановку самого правильного диагноза. Быстрёхонько пал бастион брюшной полости и показался бурый камень печени, край которой я ещё три дня назад пальпировал через переднюю брюшную стенку. А Лера при этом выдавала комплекс оживлений, увешанный ещё примитивными рефлексами.

7, 8, 9 ноября (пятница – воскресенье)

Она очень любила, когда я осматривал её. Улыбалась мне беззубым ротиком и смотрела на меня с любопытством своими ещё не выцветшими васильковыми глазами. Жаль до слёз…

Под печенью притаились белёсые петли кишок, украшенные бахромчатой мишурой брыжейки. В левом подреберье квартировал боб селезёнки. А вот и бутылочка детского желудка, она теперь пустует без молока… Тоскует и поджелудочная железа. За брюшиною жили сёстры-почки, вполне здоровые, а ручейки мочеточников впадали в озерцо мочевого пузыря. В грудной полости лежали отёкшие лёгкие. От застоя они дали «сок» в виде светлой серозной жидкости, что скопилась во впадинах плевральных полостей. Сердечная рубашка была расстёгнута, а внутри я увидел остановившееся сердце. Электроды бесстыдно торчали из мяса правого желудочка. Внутри сердца скопились сгустки крови, будто ягодное желе. Дефект был добротно закрыт вполне состоятельной заплатой, а вот чуть ниже, в мышечной части межжелудочковой перегородки, зияла дырка не обнаруженного при жизни ещё одного дефекта. Он расконсервировался при наложении заплаты. Магистрали сосудов были чистые от атеробляшек (ведь ребёнок же). Лёгочная артерия была громадна, её жерло нагло открывалось в правый желудочек.

Со сноровкой североамериканского индейца патологоанатом снял скальп с детской головки, обнажив череп с ещё не закрывшимися родничками. Мягкие косточки легко сломались под ножницами. Черепок лопнул, как ореховая скорлупа, показав серый студень мозгов. Исчерченный замысловатыми узорами извилин, он походил на персиковую косточку. Изъяв мозг из коробки черепа и внимательно изучив его, исследователь в завершении продырявил барабанные полости.

Выдохнув особый трупный воздух, патологоанатом заявил с прищуром: ребёнок погиб от острой сердечной недостаточности. Так окончилась короткая жизнь милой маленькой Лерочки в анатомическом театре, зрителем в котором пришлось быть мне. Светлая ей память и земля пухом, рая её безгрешной душе. И, махнув на прощание своей маленькой ручкой с лиловыми ноготками, Лера отправилась в страну мёртвых…

10 ноября (понедельник)

Встаю рано утром, умываюсь, завтракаю. По ноябрьской слякоти плетусь на остановку в темени. Еду в автобусе, греюсь мощным тэном, проезжаю мимо витрин и рекламных щитов, мимо чёрных теней прохожих с грустными от осени лицами. Еду в кардиохирургию. Мне поручили вести целую детскую палату, в которой находились дети после операций на вторые-третьи сутки. Очень интересно. С утра начинаю осмотр. Обычно три-четыре человека, затем пишу дневники в истории болезни, назначаю лечение, оцениваю данные анализов. Дети в основном из области, из далёких посёлков и деревень. Хорошие дети. Они более скромные и покладистые, чем городские. От них просто веет провинциальностью, какой-то душевной чистотой. С ними очень приятно работать. Дети лежат с мамочками, что очень правильно, ибо им тяжело после операции, а лучше мамы нет человека на свете, особенно в такие минуты. После операции (да и вообще во время тяжёлого недуга) дети становятся более капризными, им вновь хочется побыть ляльками. Прекрасно понимаю их, и мамы понимают, потакая им. Мамочки откалывают, конечно, номера, но им простительно.

11 ноября (вторник)

Они задают много вопросов, и я стараюсь ответить. Они смотрят на меня как на какое-то волшебное божество, ожидая от меня чудес. Внимательно слушают, пытаются что-то записывать. А я ведь всего лишь интерн, хотя хорошее слово тоже лечит. Все спешат домой, вопрошая: «Доктор, ну когда Вы нас выпишете?!?» Дома ещё есть дети, хозяйство, заброшенный муж. И я начинаю неторопливую беседу о том, что не надо торопиться…

Хожу на операции на открытом сердце: кто бы мог подумать, что такое будет в нашем городе. Хожу туда, как в Кунсткамеру – ну очень уж познавательно. А где ещё увидишь открытую грудную клетку, как трепыхается сердце, как наполняются воздухом лёгкие? А чего стоят дефекты наяву. Огромные аппараты искусственного кровообращения смело и монотонно гоняют кровь, в то время как хирурги выполняют свою работу. Восхищаюсь я ими. Но хирургия – это всё же ремесло. И руки мои не ремесленные.

12 ноября (среда)

Оксигенатор[54] насыщает кровь кислородом. Работает чётко и слаженно. Это стоит увидеть хотя бы раз.