Зато след Илоны терялся прямо под его ногами. Не иначе, бес какой плутает. Сокол сел на траву, опираясь на ладони, и снова начал принюхиваться.
Едва слышный жалобный плач он услышал только спустя пару минут. Вскочив с места, Индра вихрем слетел вниз, едва касаясь земли.
Под ногами ощерился тонкогубым ртом овраг, маленький и узкий, размером с человека. Из него торчала встрепанная голова Илоны, волосы и лицо были облеплены грязью.
– Вы не ранены? – кинулся он к женщине. – Дайте руку, ну же!..
Одним рывком сокол вытащил Илону наружу и усадил в траву. Обхватив ладонями ее заплаканное лицо, Индра без церемоний, как профессиональный целитель, наклонял голову вправо и влево, нажимал на макушку, ощупывал затылок, шею и плечи.
– Не тошнит от удара? – допытывался он. – Живот не болит? Руки-ноги шевелятся?
– Д-да, – выдохнула Илона, дрожа и отбивая зубами чечетку.
– Что произошло? – продолжал расспрашивать сокол. – Он кинулся на вас, и вы упали? Он не заметил вас и ушел?
– Индра, я не знаю, – шепнула Илона. Ее глаза, большие, серо-зеленые, смотрели на парня с изумлением и ужасом. – Ищейку я видела только в самом начале тропы, а потом бежала вперед, не разбирая дороги…
– Илона, возьмите себя в руки, пожалуйста, и объясните нормально, – не выдержал сокол. – Он гнался за вами, а потом? Я понимаю, что ищейка напугал вас мало не до смерти, но все же…
– Не ищейка, – помотала головой Илона и снова всхлипнула. – Земля.
– Что – земля? – не понял Индра.
– Земля, – тихо повторила Илона. – Я звала на помощь, и стенки оврага сдвинулись, будто закрывая меня. А затем, когда дышать стало нечем, я взмолилась о свободе и глотке воздуха, и они раздвинулись сами собой… Индра, мне страшно. Неужели я начинаю сходить с ума от переживаний?
Сокол ничего не ответил, переваривая услышанное, затем сел рядом в траву и несколько минут молчал.
– Надо идти, – сказал он, наконец. – Время позднее. В безопасном месте поговорим и попробуем понять, что с вами приключилось.
Глава 18
Весна, на прощание подарив жителям города бело-розовые облака цветущих вишневых деревьев в парках, уступила права лету. Первую неделю, как назло, снова был холод и дождь, но Алису это не печалило – теперь не надо вставать ни свет, ни заря, тащиться в школу на занятия, а по вечерам делать уроки. Учеба кончилась, отметки объявят аж через двадцать один день, и можно хоть немного расслабиться.
Но полноценного отдыха не клеилось. Трудно насладиться долгожданными каникулами, когда раздрай и снаружи, и внутри. Индра по-прежнему старался ненавязчиво отслеживать ее перемещения по городу, однако теперь ограничивался короткими уточнениями, напоминающими расспросы равнодушной матери. Да, все хорошо, да, поела и выспалась, не замерзла, ничего не болит, упырей не видела. Получив утвердительные ответы, он как будто терял к подруге интерес. И это расстраивало Алису больше первоначальной попытки давящего контроля. Тогда хотя бы верилось, что она ему небезразлична.
С противной Ленкой сокол точно не встречался, Алиса знала. Селезнева больше с ней не разговаривала, но ненавидящий взгляд в спину ощущался безо всякой магии. Может, она и подкараулила бы восьмиклассницу в темном углу в последние учебные дни, чтобы задать пороху, но за Алисой хвостом таскался Егоров, благодаря ей вытянувший таки счетоведение на удовлетворительную оценку, а из школы она уходила с Варей.
Индра в школе больше не появлялся. Конечно, у него сейчас куча дел, они с мамой и Марысей нашли второго дворфа, а те переехали в катакомбы вместе с Ксаной и Июлией и теперь пытались ужиться друг с другом. Алиса пару дней назад случайно подслушала, как дядька Гиннар высказывал Ксане, что бабы нынче пошли – срам один. Нет, чтобы у плиты стоять и кормить тех, кто будет сражаться и изобретать в битве с белобрысыми, они еще и вперед мужиков лезут во всякие заварушки и суют носы к технике. Ксана на пару секунд онемела, а затем выдала в ответ такую тираду о равноправии мужчин с женщинами и о том, куда дворф может деть свое непрошенное мнение, что старик подавился чаем, а Алиса до конца дня ходила пунцовая. Зато про готовку с тех пор никто не заикался.
Витт в общении оказался намного приятнее, он вообще не думал о том, кто должен стряпать, а сам все время возился на кухне. От него пахло то румяным булочным духом, то островато-колючим укропом, то подкопченной солью с паприкой, а один раз – и настоящей стручковой ванилью за сумасшедшие деньги. А еще он постоянно напевал, когда готовил. В ноты почти не попадал, но слушать все равно было радостно, настолько он весь лучился тихим земным счастьем человека, который избавился разом от большинства тягот и лишений.