Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения

Сразу после окончания Второй мировой войны в Японии господствовали пессимистические настроения, обусловленные как самим поражением, так и крахом прежней картины мира. Потеря заморских территорий снова вернула Японию в ее островные границы. Те исторические представления, на которых был основан довоенный дискурс, оказались разрушенными. Те исторические фигуры, которые в прошлом рассматривались как образец верноподданничества, оказались скомпрометированы. Однако потребность в национальной самоидентификации и предмете гордости оставалась по-прежнему насущной. И тут на выручку снова приходит природа. Показательный пример представляет метаморфоза, случившаяся с Фудзи. Она была символом мощи и амбиций грозной империи, однако сразу же после окончания войны превратилась в символ новой, демократической и мирной Японии.

Недавняя история Японии представлялась после войны вереницей ошибок. Сама дисциплина под названием «история» оказалась скомпрометированной. На сцену выходят этнологи, которых возглавлял Янагита Кунио, который еще в довоенные времена говорил о том, что японцы – народ островной. Если официальная точка зрения довоенных идеологов заключалась в том, что Япония является многонациональной материковой державой, то этнологи заговорили о том, что на самом деле японцы – это мононациональный народ, всегда проживавший на островах. И это хорошо, потому что островное положение Японии, ее изолированность от остального мира позволили сформировать уникальный японский народ с его уникальной культурой. Твердя о том, что островная Япония окружена водной стихией, послевоенные этнологи воспринимали море как преграду, а не как возможность для общения. Эта преграда воспринималась по преимуществу в положительном смысле – как возможность для выработки уникального японского менталитета и стиля жизни[539]. Такой подход как бы возвращал японцев в эпоху Токугава, когда окруженность стихией моря трактовалась как непреодолимая преграда как для иноземного вторжения, так и для проникновения в Японию вредных обычаев, исходивших из внешнего мира. Но если до войны идеи Янагита Кунио об «островной» Японии не пользовались широкой популярностью и государственной поддержкой, то теперь его признают отцом-основателем японской этнологии, а в 1951 г. награждают орденом культуры. Его книги становятся бестселлерами.

Таким образом, и после войны в деле осмысления среды обитания идеологический фактор был задействован в полной мере, идея о том, что природные условия являются ключевым моментом в формировании национального менталитета, нашла новых сторонников. Времена менялись, но идея географического детерминизма по-прежнему владела умами. Сам термин «островная страна» вновь обрел положительные характеристики и наполнился особой теплотой. Он служил доводом в пользу исключительности японцев. Во второй половине 60-х гг., когда мир заговорил о японском экономическом чуде, начался расцвет идеологии, известной как «японизм» (нихондзинрон). Эта идеология обосновывала отличность японцев от всех других народов. Основой этой идеологии стал тезис об «островной стране», природа которой уникальна, благодатна, прекрасна. Японцы же ей под стать.

Закончилась ли дискуссия по поводу того, каким смыслом наполнено понятие «островная страна»? Думается, что нет. В последние десятилетия в общественном дискурсе большой популярностью стало пользоваться понятие «Японский архипелаг» (Нихон рэтто). Впервые в широкий оборот это понятие было введено премьер-министром Танака Какуэй, который в 1972 г. опубликовал книгу «Реформа Японского архипелага» («Нихон рэтто кайдзорон»). В этой книге обсуждались такие неотложные проблемы, как последствия экономического роста, урбанизация и депопуляция, транспорт и экология. В качестве символов загрязнения окружающей среды автор не забыл упомянуть и о гибнущих деревьях сакуры, и о деградации садов и парков.

Эта книга была опубликована на пике популярности дискурса «нихондзинрон». Поскольку в это время Япония стремительно превращалась в «экономического гиганта», то в общественно-государственно-этническом дискурсе господствовали в целом оптимистические настроения, и в книге Танака они находят отражение. Он констатировал: страна стоит перед некоторыми проблемами, но мы в состоянии их решить. И он оказался до определенной степени прав – с тех пор экологическое состояние страны сильно улучшилось.