Я быстро оглядываюсь. Грачёв бежит в коридор, что
прямо, я - направо. Никого нет. Весь второй этаж тоже в
дыму.
Ирка. Сидит около кабинета директора. Я сажусь рядом
с ней на корточки. Прикладываю руку к шее. Затем
подношу к носу. Пульс - есть. Дыхание - есть. Сознания -
нет.
- Кирилл Алексеевич! - кричу.
Грачёв подбегает к нам, хватает Ирку на руки и несёт
к выходу. Видимо, она надышалась дыма. Интересно, что
она вообще здесь делала? И откуда столько дыма здесь? Я
захожу в туалет. Та же картина. Подожжены кабинки. Я
захожусь в долгом приступе кашля. Закрываю рот и нос
рукой, стараясь не дышать, бегу к двери. Дверь не
открывается.
Что. За. Херня.
Я не помню, чтобы закрывала дверь. На втором этаже
она всегда закрывается слишком плотно, хрен откроешь. Я
пытаюсь выбить. Руками, ногами, всем телом. Кабинки
горят. Если это конец, я против. Только не здесь. Не в
том туалете, в котором покончила с собой Лиза Ефимова.
Только не сейчас. Я молодая, и у меня Художник.
Которому я не нужна, но всё же. Я отхожу от двери и,
разогнавшись, врезаюсь в неё. Ни черта. Задохнуться и
умереть? Сгореть заживо? Задохнуться и сгореть заживо?
Я подбегаю к окну, долго борюсь со шпингалетом, который
несколько лет не открывали и каждый год белили вместе
с рамой, открываю настежь окно. Свешиваюсь вниз,
урывками глотаю спасительный воздух. Снова кашляю.
Времени бороться с дверью нет. Я глубоко вздыхаю,
набираясь смелости, встаю на подоконник, осторожными
шагами пробираюсь к жестяной трубе. Если она не
выдержит, трындец придёт не только мне. Я хватаюсь
дрожащими руками за трубу и спрыгиваю, тут же
обхватывая её ногами. Тупая затея. Я кидаю быстрый
взгляд вниз. Ладно, всего лишь второй этаж. Я медленно
съезжаю по трубе, но услышав, как та натужно скрепит,
поддаваясь порыву, отпускаю её и в свободном, но
коротком падении, лечу на землю.
Приземляюсь на спину. Больно. Очень. Терпимо.
Надеюсь, не сломала позвоночник. Я осторожно поднимаюсь.
Отбила шейные, поясничные позвонки и копчик. Чёрт. Я
поднимаю голову и смотрю в окно туалета второго этажа.
Даже отсюда вижу всё разгорающееся пламя. Затем слышу
вой пожарной машины. Вовремя.
Бреду к главному входу. Здесь стоят все наши.
Некоторые учителя в панике. Пересчитывают детей и
мечутся из стороны в сторону. Интересно, моё отсутствие
вообще кто-нибудь заметил?
- Леонова!
Я оборачиваюсь. Арина Викторовна и Альберт
Николаевич стоят поодаль от меня. Я подхожу к ним.
Фирс стоит позади Викторовны, обнимая её руками.
Хм.
- Ты где была? - спрашивает Викторовна.
- Дверь в туалете опять заела, - пожимаю плечами я.
- Что ты вообще делала в туалете? - басит Фирсов.
- Да… долгая история. А что случилось-то? Поджог?
- Скорее всего.
- Анька!
Я оборачиваюсь. Верка стоит в объятиях Макса. Надо
же, все обнимаются. Как будто из Сайлент Хилл выбрались,
ей-богу. Я киваю Фирсову с Викторовной, решив подумать
об их внезапном поведении позже, и подхожу к Вере с
Максом.
- Ты где была? - спрашивает Вера.
- Да тут. Просто в толпе затерялась.
- Иру «скорая» увезла, прикинь. Дымом отравилась. Но,
сказали, ничего серьёзного. Биолог, кстати, с ней поехал.
Интересно, с чего бы…
Я нервно поёживаюсь. Вера вроде выглядит безмятежной,
мне же за Ирку неспокойно. Вечно она чем-то травится.
Будем надеяться, что в действительности ничего серьёзного.
Я сажусь на бордюр и устало потираю лоб. Достаю
из кармана сигареты и закуриваю. Ирина Максимовна
кидает на меня неодобрительный взгляд, однако ничего не
говорит. От меня воняет гарью. Я морщусь.
- Да ладно вам, - беспечно произносит Макс. -
Нормально же всё. Кроме Ирки, пострадавших нет.
- Думаю, это стоит отметить, - добавляю я.
Вера усмехается.
- Да нажрёмся, как суки.
Я поднимаю голову.
- Это сейчас ты сказала?
- Я!
Я вновь затягиваюсь. Пальцы до сих пор дрожат. Вот
тебе и переломный момент. Былого хладнокровия больше
нет. Быстро, однако. Я опять ёжусь, думая о Ирке. Я
ужас как перепугалась. И Биолог, думаю, тоже. Видимо,
он её действительно любит. От этой мысли становится
немного завидно. Меня-то никто не любит. Я смотрю на
Веру с Максом. Они обнимаются, их пальцы переплетены.
Макс смотрит на меня. Я впервые вижу в его взгляде
раскаяние. Я его прощаю. Давно простила. Во мне нет
ни злости, ни обиды. Думаю, есть вещи повесомей. Я
понимаю, что мне жаль их. Жаль их всех.
Я хочу, чтобы Лера никогда не уезжала, а Георгий её
никогда не бросал. Пускай он любит её. А она не
убивается из-за их разлуки.
Пускай Вера никогда не встретит Георгия. Пускай она