Террариум

Клона слушали, ему аплодировали, магия его присутствия на трибуне, а чаще в гуще собравшихся поглазеть и послушать рождала в людях некую мистическую уверенность, что ничего в стране не случилось и не изменилось, все продолжается, по-прежнему есть человек, которому можно довериться, а уж он-то наверняка придумает, как сохранить работу, наказать наглых алчных директоров, не платящих вовремя зарплату, обуздать амбиции заокеанских пиндосов, жаждущих развалить страну, раздробить ее на куски, и платящих разным гадам-оппозиционерам, ведущим подрывную деятельность; многим казалось, слушая клона, что это внезапно оживший ВВП обращается к народу, и не поддержать его нельзя, коль он радеет за всех и каждого; но не всегда получалось гладко и в глубинке, иногда клон натыкался на серьезное сопротивление, выкрикивая свое коронное: “При ВВП такого безобразия не было бы!” – ему тут же откатывали шар – “Так это же он, тот, чьим клоном ты являешься, и создал все то, что сейчас рушится!” – и начинали перечислять навязшее в зубах, кочующее из статьи в статью, из одной телепередачи в другую, он с жаром начинал опровергать, его перебивали, перекрикивали, порой захлопывали и засвистывали. Запомнился худосочный старикашка с седой шкиперской бородкой, сидел в первом ряду, слушал, сложив синюшные губы так, как делают, когда дуют на горячее или когда появляется желание свистнуть, – с щелкой посередке – но не свистнул, а встал и начал канать вызывающе пронзительным голосом: “Вот вы, уважаемый, опять заезженную пластинку проигрываете на старом патефоне, о нее скрип и сип один, никакой мелодии и слов внятных никаких, я вас не первый раз слушаю и готов это подтвердить; что вы мозги нам парите: “При ВВП такой вакханалии и в помине не было, он, будь жив, и сейчас бы не допустил, к ногтю смутьянов-оппозиционеров, и прочие безобразия пресек бы железной рукой, скорый суд – и на нары”, только ведь мы все сегодня плоды его руководства, нацлидерства, так сказать, пожинаем, кругом один обман был, обставляемый красивыми словесными финтифлюшками, сплошное наглое, беспардонное воровство, а нас уверяли, что живем все лучше и скоро всех за пояс заткнем; чертову вертикаль почти свалили, а что делать дальше – не знаем, не ведаем, оттого смута в головах и кровь пролить для многих как два пальца… а вы, кого клоном называют в газетах и по “ящику”, пытаетесь вести нас куда-то не туда”. – “Ничего подобного! – громко возражал. – ВВП все делал для блага преклонцев, и народ его любил, уважал”. – “Довольно болтать!”, – старикашка невежливо перебил и вынул бумажку из бокового кармана кургузого, сидевшего, как на вешалке, пиджака: “Я прочту, выписал из книжицы замечательного писателя, чьи герои и он сам из республики, которая с помощью Преклонии от Джорджии отделилась, так он маленького вождя упоминает, не рябого, а другого, картавого, ну, вы знаете, кого, и вот что пишет, тому уж немало лет: “Вообще, чегемцы к нему относились с загадочной нежностью… я думаю, так возник чегемский миф о нем (о картавом, то есть, это я от себя добавляю для непонятливых), чегемцы про него говорили, что он хотел хорошего, но не успел, чего именно хорошего, они не уточняли, иногда, стыдясь суесловного употребления его имени и отчасти кодируя его от злого любопытства темных сил природы, они не называли его, а говорили: “Тот, кто Хотел хорошего, но не Успел…” Вот и вы, будучи клоном того, кто, в отличие от картавого, имел бог знает сколько времени, но тоже не успел, зато и о нем миф сотворили такие, как вы – о народе якобы думал, о благе его… ни о ком он и ни о чем не думал, кроме как о власти и ее сохранении, и о том, чтобы дать набить мошну дружкам своим, чтобы и ему перепало… И боялся потерять эту самую власть, вцеплялся в нее, как голодная собака в кусок мяса, страх же, как говорил наш великий писатель, есть лишь последствие всякой лжи, а стремление к власти порождено страхом – те, кто не боится своих соседей, не видит необходимости властвовать над ними… Это уже альбионец сказал, ученый и борец за мир…”, – cлова старикашки потонули в аплодисментах и одобрительных возгласах.