Соглашение дало Тьерри шанс свернуть карьеру в сборной как можно более достойно. Доменек принял решение заново использовать схему 4–3–3[113]
, которую он практически ни разу не проверял в игре. В теории такая смелая схема подошла бы Тьерри идеально. Более того, она так подходила нападающему, что очень большой круг людей считал, что Анри сам пролоббировал такое тактическое изменение у руководства французской сборной. Находясь на острие атакующего трезубца, Тьерри смог бы использовать свою технику с большей эффективностью, нежели на левом фланге в схеме 4–2–3–1, в которой он тратил слишком много своей иссякающей энергии, прикрывая самого деятельного тогда защитника на поле, Патриса Эвра. Но когда французская команда в конце концов адапировалась к этой новой расстановке, произошло это в матче с Коста-Рикой, где французы одержали победу 2:1, отнюдь не Тьерри Анри, а Николя Анелька играл на позиции «девятки». Некоторые удивились и восприняли это как оскорбление; но только не Тьерри, заранее предупрежденный Доменеком. Ему сказали, что его ролью станет то, что французы называютРешение Доменека было, как всегда, обусловлено рациональностью, политическим чутьем и долей спортивной логики; к чему мне очень соблазнительно добавить: равно как и решение Анри. Судьбы этих двух мужчин очень тесно переплелись с 1998 года, когда подающий надежды тренер отстаивал игрока во французском лагере так сильно и умело, как только мог это делать, и чего Тьерри никогда не забывал. Уместным казалось бы, что последний акт хаотичного правления Доменека совпадет с лебединой песней Анри. Здесь необходимо добавить, что такое соглашение имело смысл исключительно в футбольной плоскости. Анри, несомненно, и не по своей вине, находился не в лучшей готовности. При этом он оставался сильнейшей угрозой для ворот соперника: чрезвычайно опытный международный игрок, обладающий не превзойденными во французском лагере знаниями о будущих соперниках сборной. Уже одно это качество создавало, в случае если бы от его услуг решили отказаться, большой риск, который Доменек взять на себя был не готов, не говоря уже о той полемике, которая, безусловно, возникала, если бы Анри не брали в команду. Тьерри принял разжалование de facto с большим достоинством, по крайней мере на публике. Je me mets minable pour l’équipe, – сказал он. Это можно перевести как: «Я приношу себя в жертву команде», а лучше «Я готов, пусть меня разотрут в порошок ради команды». Наблюдавшие за Тьерри не один год высказали сомнения в искренности такого заявления; двуличный «манипулятор» снова захотел показать свой лучший профиль в наиболее выгодном свете. Такое мнение показалось мне очень жестоким. Конечно же какой-то элемент расчета в позиции Тьерри просматривался; но, как напомнили мне тогда Жак Кревуазье и Жиль Гриманди, он также был очень редким зверем: футболистом, который мог оценивать свое выступление и физическую подготовку с не меньшей объективностью (и намного более детально), чем любой из его тренеров. Он потерял свою скорость? Он это знал. Он не мог начинать свои рывки с такой же частотой, как и раньше? Он это знал. Анелька мог, возможно, предложить больше игры спиной к воротам? Он это тоже знал, как знал и то, что успешная команда – это в большинстве случаев смесь старых и новых игроков. По его собственному признанию, еще в 1998 году, он и Давид Трезеге не чувствовали «давления», когда подошла их очередь встать на одиннадцатиметровую отметку, чтобы пробить по воротам итальянской сборной во время послематчевых пенальти. Спустя двенадцать лет сборной требовалась свежая кровь, игроки, которым было наплевать на страх, но кто прислушался и выгодно использовал бы советы, и руководство тех, кто был таким же молодым, только три чемпионата мира назад. Тьерри мог стать такой путевой звездой и принял эту роль.